Сандра. Демократическая Республика Конго — Марокко

Сандра рано лишилась родителей и жила в семье своих дяди и тети. Когда ей было 18 лет, дядя, приходивший к ней в спальню по ночам, изнасиловал ее. Девушка рассказала о случившимся тете, однако та не поверила ее словам, разозлилась и выгнала племянницу из дома.

«Я начала жить на улице с бродягами. Мы спали на улице на картоне. В 2013 году в Киншасе (столица Демократической Республики Конго — МЗ) началась операция по искоренению уличной преступности. Заключалась она в том, что многих бродяг просто отстреливали. Самое страшное — это если бы военные задержали меня <...> У нас это все проиcходит без суда и следствия, и человек может просто исчезнуть», — рассказывает девушка.

Подрабатывать Сандре и ее подругам, умевшим заплетать косички, помогала женщина по имени Мадо. Однажды Мадо сказала, что может устроить Сандру на работу в Браззавиле, столице соседней Республики Конго, расположенной на противоположном от Киншасы берегу одноименной реки.

«У меня документов для пересечения границы не было, мы переплыли реку Конго на пироге и оказались в Браззавиле. Когда мы приехали туда, нам сказали, что работа находится не там, а в Марокко. Я думала, что Мадо действительно хочет мне помочь, и что для меня это действительно хорошее решение», — говорит Сандра.

Когда Сандра оказалась в Марокко, то ее сразу же отвезли в какой-то дом и оставили взаперти. «Там происходил настоящий кошмар: нас заставляли спать с мужчинами, их приводили в большом количестве, мы не могли покинуть этот дом. Денег мы не получали. Мы не могли отказаться от работы, даже если болели», — объясняет она.

Впрочем, среди клиентов Сандры нашелся человек, который решил ей помочь выбраться из сексуального рабства. Он оформил девушке паспорт на чужое имя и отправил в Москву.

«Когда я прилетела, меня должен был встретить какой-то человек, он должен был меня проводить в место, где я смогу остановиться. Но он взял мои вещи, попросил подождать и бесследно исчез. Я долго сидела на лавочке, пока ко мне не подошел человек — я впервые видела столько белых людей сразу — и спросил, откуда я. Когда я сказала, что мне некуда идти, он отвел меня к священнику. В России же я обнаружила, что беременна», — заканчивает свой рассказ она.

Сандре отказали в убежище, в настоящее время она обжалует отказ в суде.

Иллюстрация: Аня Леонова / Медиазона

Гало. Демократическая Республика Конго

Отец Гало был охотником. Однажды он смертельно ранил единственного сына главы селения Северное Банги. В этом преступлении он признался и, чтобы искупить свою вину, решил отдать Гало в жены потерпевшему мэру. Ей было 15 лет.

«От этого брака я категорически отказалась, и у моих родителей начались проблемы. В конце концов это привело к тому, что их убили. Поскольку меня тоже разыскивали, мне пришлось бежать оттуда», — рассказывает Гало.

Если бы Гало осталась в селении, ее бы все равно нашли и принудили к браку: жена мэра была уже в возрасте и не могла иметь детей. Никакой поддержки у девушки не было.

«В Конго такая месть, в том числе и кровная, распространена довольно широко. Правосудие не функционирует, представление о правах человека тоже достаточно странное», — объясняет она.

Принуждение к браку — тоже не редкость, отмечает девушка. Если родители принимают решение, то ему приходится подчиниться, иначе дочь просто окажется на улице. Впрочем, такие ситуации характерны скорее для деревень, добавляется она: в той же Киншасе, например, нравы менее суровы и архаичны.

Маргот Валльстрем, с 2010 по 2014 год занимавшая пост cпецпредставителя генерального секретаря ООН по вопросам сексуального насилия в условиях конфликтов, называла Демократическую Республику Конго «столицей изнасилований».

Сейчас Гало столкнулась со сложной дилеммой — структуры ООН помогли поставить ее сына Марко в очередь на необходимую операцию, но для лечения нужно на все лето остаться в Москве. При этом если Гало не уедет на летние заработки на юг, они останутся без жилья и средств к существованию.

Российские власти отказали Гало в убежище. Она обжалует отказ в суде.

Иллюстрация: Аня Леонова / Медиазона

Джессика. Нигерия

В 2005 году родители Джессики решили выдать ее замуж. Перед этим девушке необходимо было пройти традиционную калечащую процедуру — женское обрезание. Чтобы избежать этого, ей пришлось уйти из дома. Джессика провела на улице пять месяцев и вернулась к родителям. Через три года ее снова решили выдать замуж, и она сбежала уже насовсем — в другой штат, где жила ее тетя. Там она и осталась, попросив тетю держать это в тайне.

Позже Джессика познакомилась со своим нынешним мужем Франклином, который к тому времени уже несколько лет прожил в России. У них начался роман, и девушка тоже переехала в Москву.

В мае 2015 года уходящий со своего поста президент Нигерии Гудлак Джонатан подписал закон о запрете женского обрезания, однако правозащитники отмечают, что эффективность этого запрета под вопросом. Однако принятие этого закона дало миграционному управлению МВД повод отказать Джессике в убежище. Адвокат Филипп Шишов рассказывал, что переводчик миграционного центра, помогавший Джессике во время интервью, искажал смысл ее ответов.

Известно по крайней мере о нескольких случаях, когда бежавшие из-за угрозы женского обрезания африканки получали убежище в западных странах. Первой женщиной, которой дали статус беженца из-за обрезания, считается майлика Амината Диоп, приехавшая во Францию в 1989 году. Первоначально французский суд отказал ей в предоставлении убежища, сославшись на то, что Диоп не попыталась получить помощи от властей Мали. Согласно статистике ЮНЕСКО, в Мали обрезанию подвергаются 89% женщин. Фаузия Кассинджа из Того получила легальный статус в США в 1996 году. Сначала суд Пенсильвании также отказал ей — в своем решении судья подчеркивал, что не верит в угрозу для ее жизни.

«Есть законы, а есть традиции. Традиции настолько важны, что государство не может защитить от них человека. Оно не защищает женщин от обрезания. Его делали давно-давно, еще до того, как Нигерия стала колонией Великобритании», — объясняет Франклин. По его словам, каждая третья нигерийка подвергается процедуре. По данным ЮНЕСКО, почти 20 млн женщин в стране пережили обрезание.

Нередко девушка в результате операции погибает, добавляет он: зачастую те, кто делают обрезание, просто не могут остановить кровь. Даже при относительно благополучном исходе кровотечение может продолжаться еще несколько месяцев.

«Людям, которые проводят этот ритуал, сначала нужно изолировать девушку, — говорит Франклин. — Там их кормят и поят каким-то средством, чтобы они теряли память. Это чем-то похоже на гипноз».

Самому Франклину, который более 10 лет живет в России, на родине тоже грозит опасность: если он вернется, его могут убить из-за того, что он «без разрешения» родителей Джессики взял ее в жены. Саму Джессику в случае возвращения ждет такая же участь, и «государство не сможет посадить родителей в тюрьму».

«Ее родители считают, что это позор, что я женился на ней и привез сюда, в Европу. Они ее ищут», — заключает Франклин, который находится в России легально.

Джессика не смогла добиться статуса беженца.

Иллюстрация: Аня Леонова / Медиазона

«Статус беженца не бывает случайным»

Заявление на получение статуса беженца можно подать при пересечении границы, сразу в аэропорту, объясняет юрист комитета «Гражданское содействие» Абдул Гани Майванд. Никакие документы для этого не нужны — зачастую у прилетающих в Россию беженцев нет даже паспортов.

На миграционное управление МВД возложена обязанность исследовать всю информацию о беженце: «В реальности они ничем не занимаются. Они находят статью или документ из МИД, который подтверждает, что там [в стране исхода] все прекрасно. Это касается даже Сирии — мы все знаем, что там идут военные действия; они указывают, что там все мирно, идеально».

После этого соискателю убежища необходимо пройти интервью в том же миграционном управлении; у ведомства есть три месяца, чтобы принять решение, и в 99,9% случаев это будет отказ, говорит Абдул Гани. На всех последующих стадиях рассмотрения решение будет лишь дублироваться. Исчерпав все легальные возможности остаться в России, соискатели могут попросить управление верховного комиссара ООН по делам беженцев о международной защите — и надеяться, что их примет третья страна.

Соискатели могут просить как о статусе, так и о временном убежище. Статус беженца — постоянный; чтобы человек его лишился, нужны очень веские причины, объясняет советница по миграционным вопросам и переводчица «Гражданского содействия» Наталья Прокофьева. Статус предполагает преследование по политическому мотиву, по мотиву принадлежности к религиозной, этнической или социальной группе. Статус предоставляется на три года, а затем продлевается.

На временное убежище можно претендовать, если в целом на родине тебе ничего не угрожает, но в настоящее время там, например, идет война. Такое убежище дается на год; если за это время угроза не перестает быть актуальной, его продлевают. Беженец может просить и о временном убежище, и о статусе. В случае, если в обоих случаях ему отказывают, то подать заявление снова можно, если в твоем деле открылись какие-то новые обстоятельства.

«Все, что происходит на низовом бюрократическом уровне [в миграционных управлениях МВД], спускается сверху. Любой статус беженца не бывает случайным, у нас это всегда решение сверху. В целом у нас установка, что Россия не принимает беженцев», — резюмирует Прокофьева и добавляет, что формально все условия для приема беженцев в стране есть: Россия подписала Женевскую конвенцию о статусе беженцев, принят федеральный закон о беженцах. И все же убежище предоставляется единицам — за последние несколько лет статус беженца в России получить не смог никто.

Женевскую Конвенцию о статусе беженцев приняли в 1951 году. В ней определается понятие «беженец»: документ запрещает властям возвращать беженцев в то государство, из которого они бежали, и подвергать их дискриминации. Россия присоединилась к конвенции в ноябре 1992 года.

Помимо Африки, в Россию сейчас едут граждане Сирии, Афганистана и Украины. На успех рассчитывать могут только сирийцы; для других перспективы куда более мрачные, отмечает Абдул Гани. «Например, у нас есть гражданин, который приехал еще в начале 1990-х годов. У него сначала был статус беженца, потом временное убежище, а в последний год ему отказали, — рассказывает юрист. — Он более 20 лет в России, у него тут сын, внук — гражданин России, никаких связей со своей страной у него больше нету».

Вплоть до 2005-2006 года статус беженца в России получить было сложно, но реально, вспоминает Прокофьева. По большей части убежище тогда предоставлялось гражданам Афганистана. Другая «волна» пришлась на 2014-2015 года — тогда статус получали жители Луганской и Донецкой областей и бывшие сотрудники украинской полиции. «Какое-то время было политическое распоряжение сверху, когда граждане Украины достаточно легко получали временное убежище, но это тоже длилось не очень долго», — объясняет она. Согласно данным УВКБ ООН, с 1992 года, когда Управление начало работать в России, статус беженцев в стране получили 645 человек.

Один гражданин Сирии получил статус «года три назад», вспоминает Абдул Гани: «Это такие редкости, наверняка указ сверху. По большому счету, это политика России».

«Власти считают, что [прием беженцев] представляет собой очень большой риск. "Мы начнем принимать, они пойдут большим потоком. Среди тысячи человек появится один радикал". Так они говорят», — отмечает юрист.

В прошлом году большинство сирийцев покинули Россию через границу с Норвегией. Иногда они едут дальше, в Германию. «Они мне в фейсбуке пишут: кого-то приняли в Норвегию, дали дом, дети в школу ходят. А в России [беженцы] даже документам будут рады, никаких льгот не дают. Здесь им наоборот мешают: задерживают, берут деньги, обманывают», — заключает он. Сам Абдул Гани приехал из Афганистана, получил статус беженца и теперь работает в «Гражданском содействии».

Прокофьева напоминает, что до недавнего времени основной страной переселения для беженцев оставались США, но политика Вашингтона резко изменилась при новом президенте Дональде Трампе.

От курорта до депортации

По словам Прокофьевой, беженцы в России обычно живут в квартирах по 20–30 человек, спят на узких тонких матрасах на полу. При этом за жилье они платят в среднем 5-7 тысяч в месяц. О медицинской помощи речи не идет, поскольку полисов беженцам не выдают.

Многие из тех, кто получил отказ, возвращаются на родину. «Некоторые действительно говорят: "Если я умру, то хотя бы на родине" и возвращаются, таких довольно много. С другой стороны, есть те, кто реально не может вернуться и вынужден тут выживать», — рассуждает Прокофьева.

Она отмечает, что для беженцев из Африки едва ли не единственная возможность заработать в России связана с курортным сезоном на юге: женщины заплетают косички отдыхающим, а их дети — позируют для фотографий с туристами. «Иногда удается [на юге] заработать на остаток года. В Москве у чернокожего человека нет возможности заработать вообще. Разве что раздавать листовки у метро, никаких других способов нет», — объясняет сотрудница «Гражданского содействия».

Полиция курортных городков массово задерживает беженцев. Сначала их везут в отдел полиции, оттуда — в суд. «Если суд принимает решение о насильственной депортации, то их помещают в центр временного содержания иностранных граждан, это очень похоже на тюрьму. Они там могут провести от месяца до года и более, — говорит Прокофьева. — Детей в таких случаях обычно забирают в детский дом, мать остается в центре. Перспектив никаких. Никакой юридической защиты».