Понимаете, Забайкальский край из года в год подвергается горению лесов и степей. Я хорошо помню: когда я в 1986 году окончил Иркутское пожаротехническое училище и прибыл по распределению в степную зону — город Борзя — как только наступал весенний или осенний пожароопасный период, из райисполкома, из облисполкома поступали циркуляры о том, что необходимо усилить работу по профилактике пожаров. Там разрабатывался очень большой комплекс мер, назначались ответственные — начиная от пожарной охраны и заканчивая работниками сельского хозяйства. Там все предусматривалось: и количество техники, которую надо держать под парами, и сколько необходимо кругов опашки произвести вокруг кошары, стоящей в степи — один, второй, третий — на случай, если будет степной пожар, подгоняемый ветром. 

Так было всегда. Я помню свои детские годы: нас эвакуировали, потому что огонь подходил к нашему поселку Шара-Горохон, у нас там колония особого режима. Я помню 1998 год — я уже работал в правоохранительных органах — когда снова пришел пожар и слизал несколько улиц поселка. На одной из них жили со своими семьями мои четыре сестры. Их дома сгорели, остался только дом моей мамы. Когда подходит пожароопасный период — в воздухе постоянно гарь; бывает, солнца не видно, потому что пепел сыпется с неба. 

Просто в советские годы подготовка была на уровне: была в достаточном количестве техника, водовозки, тракторы, бульдозеры, которые могли прорывать канавы. Был достаточный штат противопожарной авиации, были десантники. У нас в аэропорту была своя эскадрилья, которая в нужный момент могла вылететь в нужную труднодоступную часть тайги и в зачаточной стадии производить тушение. А в последнее время ни организации, ни денег не стало, начался секвестр пожарных структур. 

Я хорошо помню ситуацию начала 2000-х, когда Госдумой был принят новый Лесной кодекс, сокративший львиную долю всех лесных служб, которые следили за тем, кто в пожароопасный период заходит в лес, проводили профилактическую работу. Многие у нас восприняли это с возмущением. Получилось, что лес оказался отдан на откуп арендаторам — лесные угодья поделены и сданы в аренду на несколько десятков лет предпринимателям. По договору, они кроме промышленной деятельности обязуются восстанавливать леса, убирать сухостой, чтобы он не стал пищей для огня, контролировать посещение леса, разжигание костров. Но эти благие надежды так и остаются надеждами. Для бизнесменов главное — как можно более эффективно рубить лес и как можно быстрее сплавлять его в Китай. 

Никаких поджигателей, как я понимаю, не существует. Сам по себе Забайкальский край — он малоснежный. Зимы у нас порой без снега, в соседних Иркутской и Амурской областях снега достаточно, а у нас, когда наступает весна — сухая земля. Кроме того, когда начались возгорания, у нас были сильные ветра. Если у нас спокойная погода, и ветра нет, можно работать с пожаром. А когда сильный ветер — я помню, каково это, я работал пожарным в степи — если огонь подгоняется ветром, то его ветками не замахать, можно только пустить встречный пал. 

Мы и в советское время такое постоянно фиксировали: сгорела полностью маточная кошара, например — только-только животноводы на этой стоянке получили приплод ягнят, прошел пал, и все — сплошь и рядом такое было. Но я не припомню таких случаев, чтобы кого-то привлекали к уголовной ответственности. Тогда считалось, что советские люди не могут заниматься поджигательством: пожар — это просто стихийное бедствие. 

Но был постоянный мониторинг: авиация патрулировала лесные угодья, и если выявляла возгорание, туда десантировались пожарные и тушили пожар, пока он не приобрел больших масштабов. Кроме того, был комплексный план профилактики: каждое предприятие знало, что в случае тревоги оно выделяет определенное количество своих работников, у каждого работника имеется такой-то инвентарь, у предприятия — такая-то водовозка. Таким образом, если возникал пожар, то оперативно и с воздуха, и с земли его окружали и локализовали. Сейчас надеяться на это невозможно. Чтобы какое-то предприятие обязать быть начеку? Сейчас и предприятий практически не осталось, где бы работали рабочие. Сейчас в Забайкальском крае процветает только торговля — либо лесом, либо привезти что-нибудь из Китая, продать. 

К тому же, у населения к лесу потребительское отношение: считается, что леса много. У нас есть каскад озер недалеко от Читы, и там большое скопление туристических баз. В летнее время там паломничество — народ на машинах выезжает на природу. Ты туда приезжаешь и видишь: все загажено. И около водоемов, и в лесу. Вокруг Читы то же самое. Почему-то люди, имея возможность приехать на машине, не желают с собой забирать мусор. 

Ну и плюс отходы, оставленные черными лесорубами — они берут только деловую древесину, четыре-шесть метров, а верхушки остаются. Когда начинается пал — казалось бы, трава выгорит, и все нормально — огонь доходит до этих скоплений мусора и сухостоя, который никто не убирает, и перебрасывается на стволы деревьев. Когда горит трава вокруг деревьев, с этим легко бороться. А если начинается верховой пожар, то это просто опасно для жизни — он может накрыть всех, тут только руки в ноги и бегом.