На 74-м году жизни умер сэр Питер Джонас — один из величайших оперных интендантов XX века, прославивший Английскую национальную и Баварскую государственную оперу.
Сэр Питер Джонас
Фото: Ursula Dueren / dpa / AFP
Сэр Питер Джонас
Фото: Ursula Dueren / dpa / AFP
В 1990 году на Красной площади сфотографировались три модных англичанина в одинаковых куртках — они приехали покорять СССР и показывать советским гражданам новую реальность. Гастроли Английской национальной оперы (ENO) изменили тогда, кажется, будущее российской оперной сцены. Спектакли, одновременно эмоциональные и острые социально, визионерские и задорные, посмотрели критики и будущие режиссеры, в том числе и начинающий Дмитрий Бертман.
Режиссер Дэвид Паунтни, дирижер Марк Элдер и художественный руководитель оперы Питер Джонас стремились сделать политический театр захватывающим. Для того чтобы осуществлялось то, во что он верил, Джонас не боялся ни публичных скандалов с попечительским советом (разумеется, смелые спектакли окупались посредственно), ни рискованных гастролей (ENO — первая оперная труппа, отправившаяся в турне по Союзу), ни необычных рекламных кампаний.
За почти десять лет его правления (с 1985-го по 1993-й) ENO превратилась в сказочный край режиссерского оперного театра по-английски.
Паунтни разыскивал лучших режиссеров Британии, готовых ставить бескомпромиссные спектакли, но так, чтобы зритель продолжал чувствовать и со-чувствовать, а не превращался в холодного аналитика; Элдер следил за тем, чтобы музыка и сценическое действие оставались в строгом соответствии друг другу; а Джонас, как в Швамбрании, был всеми остальными. Легендарные спектакли Джонатана Миллера, Грэма Вика, Дэвида Олдена, Ричарда Джонса, Николаса Хайтнера и, разумеется, Дэвида Паунтни позволили Английской национальной опере не только выйти из тени имперского Ковент-Гардена, но во многом и затмить его, а расположение ENO в Вест-Энде открыло дорогу в оперу зрителям, привыкшим к мюзиклам и драме.
Пока Жерар Мортье декларировал театр с жестким отбором названий и подходов, в основе которого лежала мощная идеологическая система, Джонас боролся за то, чтобы помочь артистам, в которых он верил, делать все, на что те способны, максимально хорошо и максимально свободно. Отдавая предпочтение практике, а не подгонке под ответ, в Баварской опере, куда он отправился работать сразу после Лондона, Джонас выпустил почти сотню премьер, украсив репертуар работами современных композиторов, в том числе и мировыми премьерами,— еще одна рискованная затея, на которую, как мы знаем, интенданты богатых оперных домов отваживаются редко. Не меньшей отваги требовали и филигранно исполненные старинные оперы: Джонас привел дирижеров Гарри Бикета и Айвора Болтона, а под их палочку зазвучали Кавалли, Монтеверди и Гендель. Вкус и знание передовых маркетинговых техник позволили Джонасу прославить Баварскую оперу как едва ли не самый интересный оперный дом в мире.
Благодаря Джонасу попробовать на зуб баварские спектакли удалось и в России.
В июне 2004 года в Москве показали сделанный совместно с Мюнхеном спектакль — «Летучего голландца» Петера Конвичного, первый постсоветский проект, в котором Большой театр выступал не арендатором, а полноправным партнером, да еще и выпускающим премьеру раньше заграничной столицы.
Так же самозабвенно, как новые подходы, Джонас открывал и певцов. На конкурсе в Кардиффе он услышал юную сопрано Аню Хартерос — и предложил ей стать Виолеттой в готовящейся «Травиате», а затем и остаться в Баварской опере. В опере остался и сам Джонас — навсегда: следующий интендант, Николаус Бахлер, с гордостью продолжил политику предшественника, сохранив многие спектакли в репертуаре, а имена — в записной книжке. Баварская опера первой сообщила о смерти Джонаса, хотя этот театр он формально покинул в 2006 году.
Джонас отказался работать в Метрополитен-опере — опасался, что не сможет скорректировать приоритеты огромного оперного дома с космическими гонорарами певцам так, чтобы ему было интересно. Не случилось и сотрудничество с Зальцбургским фестивалем: Джонаса интересовали регулярный репертуар и постоянная публика. Должно быть, в глубине души он все-таки верил, что опера может изменить если не мир, то хотя бы живущих в нем людей, поэтому давал длинные интервью с разъяснением своих решений, не боялся публичной полемики, следил, чтобы сложные спектакли Баварской оперы шли в комплекте с толстыми аналитическими буклетами.
«Нельзя всем угодить, так что не стоит и пытаться»,— уверял Джонас.
Однако в 2000 году королева Елизавета посвятила его в рыцари: не прислуживаясь перед людьми, Джонас всегда служил искусству.
Почти всю взрослую жизнь Джонас боролся с раком. И побеждал, как побеждал во всем: менял мнение прессы, воспитывал новых зрителей, растил студентов, создавал карьеры режиссеров и певцов. Худой и улыбчивый, Джонас ездил по Лондону на машине с номером ENO1. Единичным сэр Питер останется навсегда.