Михайловский (Инженерный) замок в Русском музее ответственен прежде всего за историю в лицах. Именно тут время от времени устраиваются выставки в рамках проекта «Сага о Романовых», посвященные тому или иному российскому императору. Александр III после Екатерины Великой или Николая I вроде бы логичен на чисто музейный лад, если бы не патологическая актуальность этого исторического персонажа именно сегодня. Выставка названа «Александр III (1845–1894). Император и коллекционер», но первого тут явно больше, чем второго, а сама экспозиция выглядит тезисами к заданию, спущенному из кабинета бывшего министра культуры, умелого государственника и консерватора. Тезисы читала и смотрела Кира Долинина.
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко / купить фото
Фигура императора Александра III сегодня как разменная монета. Он очень нравится нынешней власти и почти всем ей в виде ролевой модели подходит. Жесткий консерватор, конституцию как идею не уважал, врагов государства и венценосных особ не прощал; русифицировал все, до чего мог дотянуться; провинции усмирял тотальной централизацией власти; одной рукой отменял подушную подать, другой вводил косвенные налоги на все, что только можно, от сахара до водки; принятые при нем таможенные пошлины на ввоз иностранных товаров должны были спровоцировать рост отечественного производства, а вмешательства в конфликты лидеров европейских государств — повысить престиж России и императора лично. Список можно продолжать довольно долго, но и в урезанном виде он нам кого-то напоминает.
Тут важно еще то, что в советской историографии этот император был едва ли не самым нелюбимым, даром что только при нем страна не вела никаких войн. Хуже него считался только его несчастный слабовольный сын, ничего из посеянного отцом сохранить не сумевший. С этой точки кураторы выставки в Русском музее и начинают разговор со своим зрителем: мы все помним, что «подготовка покушения на этого самодержца стоила жизни старшему брату самого Владимира Ильича Ленина — Александру Ульянову, которого царь мог бы помиловать, но отправил на виселицу. Поэтому репутацию крайнего реакционера, националиста и алкоголика, изначально созданную Александру III в советской историографии, долго не спешили пересматривать». Читаем — это было несправедливо, надо пересмотреть. Пересматривать, однако, не дело самой выставки. Она только отражение этого самого «пересмотра», она воспоет императора, так долго бывшего в тени отца, деда и прабабушки.
Тезисы, из которых составлена экспозиция, прозрачны и чисты. Первый — этот император был милый человек и отличный семьянин: подробно о семье, отце-матери, рано умершем старшем брате, невесте брата, ставшей женой самого великого князя Александра Александровича, о тихой счастливой жизни великокняжеской пары в Аничковом дворце. Которая в одночасье, терактом на канале Грибоедова в марте 1881 года, закончилась.
Фото: Евгений Павленко, Коммерсантъ
Фото: Евгений Павленко, Коммерсантъ
Второй тезис: этот император был склонен к изящным искусствам, рисовал сам, рисовала жена, учились и дружили с маринистом Боголюбовым, довольно рано начал коллекционировать. Тут музею есть где разыграться, но он почему-то этого не делает. Пара небольших стен с вещами из его собрания не в состоянии описать реальный переворот в придворном вкусе, который спровоцировал искренний интерес императора к русской школе живописи и скульптуры. И главное, это никак не соотносится с тем музеем современного русского искусства, который задумал Александр III и осуществил уже Николай II,— собственно Русским музеем.
Третье — мы бы назвали это национализмом. То, что сильнейшим образом повлияло на всю отечественную культуру: русский стиль во всем, до чего можно дотянуться. Смотрится жутковато, боюсь, потому что просто всего мало. Так, выставленные в тесных залах Инженерного замка многометровые картоны Васнецова для Владимирского собора в Киева душат своей истошностью, а «податной киот» с образом храма Спаса-на-Крови из мастерской Парланда — словно народная игрушка.
Фото: Евгений Павленко, Коммерсантъ
Фото: Евгений Павленко, Коммерсантъ
Все вроде правильно, но ничто не развернуто. «Случайный» император, унаследовавший от брата невесту и страну, Александр III нес свое бремя с мучениями. Так, однажды на предложение министра двора Иллариона Воронцова-Дашкова отпраздновать день вступления на престол Александр III резко ответил: «Для меня этот день и это событие — никакой не праздник, а тяжкий крест, который я вынужден нести. Отмечать тут нечего». При этом либеральный стиль страны своего отца он смел поганой метлой.
Нелегко было дышать этим русским духом. Но без тринадцати лет его правления нельзя было бы представить русское искусство: начиная с Петра никто из императоров не сделал для него столько, сколько Александр III.
Все эти и многие другие моменты неплохо отработаны в каталоге выставки. Но экспозиция остается его тенью. Очень жаль, потому что не все так просто, как кажется сначала. Кончину государя в 1894-м оплакивали и обласканный им Суриков («Добрый и ласковый государь наш скончался! Много, брат, я слез пролил, да и не один я, а все»), и искатель «новой религиозной русской живописи» Нестеров («Русские люди хоронят с государем Александром III заветные помыслы, мечты. Он воплощал в себе все святое, лучшее, характерное нравственного облика народа»), и эстет и западник Бенуа («Это известие огорчило меня, точно я потерял очень близкого человека. В сокровенных мечтах мне думалось, что я когда-нибудь послужу этому государю, к которому за последние годы я стал чувствовать род благоговения»). Увы — но до сих пор этот дуализм царя-миротворца никто не выразил лучше, чем гениальный Паоло Трубецкой. Курдонер Мраморного дворца, где стоит его «на комоде бегемот», остается лучшей экспозицией, посвященной Александру III.