«Разрываюсь между Орсером и Тутберидзе»: Ковтун о тренерстве, карантине и любви

«Занимаюсь в малюсеньком зале и могу заходить на студию днем и ночью»

— Ты живешь в Москве девять лет, но карантин решил провести в родном Екатеринбурге.

— Да, как только начали разворачиваться все эти события, подумал: «В Москве я живу один, будет очень сложно». На тот момент еще никто не знал, что будет дальше, и не хотелось представлять, как я буду сидеть месяцами в квартире. Так что мы с братом сели за руль и погнали в Екатеринбург, потому что здесь хотя бы семья, мама, папа.

— Давно не проводил столько времени с родителями?

— О-о-о… да блин, наверное, с того момента, как переехал в Москву. Я и не жил никогда в Екатеринбурге с тех пор так долго.

— Уже забыл город? Говорил, что пользуешься навигатором, когда на машине.

— Да не то чтобы забыл.

Просто почти везде выросли новые районы и здания. Город очень сильно изменился в лучшую сторону — я прямо горжусь Екатеринбургом, многие улицы выглядят шикарно. Единственное — хотелось бы чуть более хороших дорог.

Но, опять же, климат у нас такой, что тяжело здесь дороги содержать.

— И каково тебе постоянно быть рядом с семьей — прямо как в детстве?

— Мне с родителями комфортно, здесь хватает своего домашнего веселья. Единственное — очень хочется работать, что-то делать. Без этого начинаю чувствовать себя каким-то бездельником, а это ощущение мне очень не нравится.

Мы ходим с местными ребятами в зал (по два-три человека) — тут в подвале есть такой зальчик малюсенький, где нам разрешили заниматься, ключик дали. А без этого дел нет особо — только дистанционное обучение в институте.

Иногда я могу немного прогуляться. У меня есть личная машина, и я позволяю себе вечерком сесть и проехаться, посмотреть на наш красивый город.

— А музыкальная студия, которую ты показывал в Instagram, принадлежит твоим знакомым и тебе там дают поработать?

— Я там даже не работаю, а просто иногда провожу время. Это студия моих друзей. Я могу туда заходить в любой момент, днем и ночью.

«На работу Тутберидзе хотел бы посмотреть больше всего в мире»

— В апреле исполнился год с твоего решения завершить карьеру. C тех пор ты начал активно осваивать тренерское дело и уже помог некоторым фигуристам.

— Да, хотя я не работал в режиме постоянных подкаток — у меня есть только один ученик, с которым я индивидуально занимаюсь. А в остальном я проводил мастер-классы или сборы и был часто занят на шоу — работал с Татьяной Навкой, ездил на мероприятия со своим номером... В этом году все проходило в таком режиме — шоу, мастер-класс, шоу, сборы, шоу. А в свободное от этого время я занимался подкатками, набирался опыта.

По большей части я ставлю ученикам прыжки и выправляю технику. Но также в этом году я поставил произвольную программу одному юному фигуристу в образе Шерлока Холмса.

— В одном из интервью ты еще говорил, что помогал кому-то освоить четверной сальхов.

— Да, когда я только закончил карьеру, то стал помогать Кириллу Яковлеву — был у нас в ЦСКА такой фигурист. Тогда он приходил в себя после травмы, и я восстанавливал его фактически с нуля или даже с минуса. Грубо говоря, он на одной ноге вышел на лед. И мы набрали очень хорошую форму даже на одной ноге — буквально за две недели.

Тогда я поставил Кириллу тройной сальхов — такой хороший, что можно было с лету сделать четверной, но я не люблю торопиться в тренерской работе. Тогда он еще не успел восстановиться от травмы настолько.

Однако с той техникой, которую я ему сделал, прыжок уже был на подходе — только пол-оборота недокрут. И ученик понимал, что и зачем он делает при сальхове, а не просто повторял за мной, как попугай, — это вообще главное. Я уверен, что если бы мы продолжили работать, то смогли бы сделать четверной.

Но сейчас Кирилл вроде как сменил клуб, и я даже не знаю, где он тренируется. В ЦСКА у него не вышло. Когда мы сотрудничали, у нас пошли неплохие результаты, но потом я прекратил работу в ЦСКА и с ним в частности.

— С высоты уже набранного опыта скажи: ставить четверные — самое сложное в технической работе тренера?

— Да нет. Я бы сказал, самое сложное — это постоянно держать в голове общую стратегию и не отклоняться от нее, чтобы спортсмен планомерно шел к своей цели. Не нужно сразу кидаться учить четверной.

Также необходимо не только принимать характер спортсмена и в каких-то случаях что-то в нем менять, но и уметь иногда самому подстроиться под ученика, под его настроение. Фигуристов ведь много на льду — и нужно каждого чувствовать и приводить к результату.

Если ты правильно знаешь технику, то ты ее поставишь, — но только если у тебя есть связь с фигуристом. Он должен гореть тем, что выйдет на лед и будет с тобой работать. Для этого нужно делать тренировки интересными — даже в плане общения.

Тут в пример я могу привести Татьяну Анатольевну Тарасову, которая говорила, что тренер высокого класса должен делать занятия интересными. Помню по своему опыту, что мне всегда было любопытно работать на льду.

— То, что ты сам успешно исполнял все сложные элементы, которым учишь, — основополагающее в твоей работе?

— Нет, есть много тренеров, которые достигали мирового уровня в профессии, при этом не делая элементов ультра-си во время спортивной карьеры.

Та же Елена Германовна не исполняла четверных прыжков, Тарасова закончила в молодом возрасте, Этери Тутберидзе выступала в танцах, Николай Морозов — тоже…

Многие — даже скажу большинство — тренеров не делали элементов, которым они могут обучить. Хотя для меня это умение, конечно, плюсик, потому что я чувствую моменты, которые нельзя понять в теории, — их можно объяснить фигуристу, только если сам это переживал.

Но опять же, я не думаю, что это огромное преимущество для меня, потому что та же Тутберидзе учит маленьких девочек самым сложным элементам в мире — различным четверным, — и при этом она не делала их сама.

— Выходит, четверной можно освоить по учебнику и потом объяснить фигуристу?

— На мой взгляд, это либо дано, либо нет. Как в творчестве — ты можешь обладать чувством вкуса или его просто нет. В тренерстве то же самое — либо у тебя есть чувство того, как это должно быть, либо нет. Можно и по учебнику, конечно, но это все какая-то совковая, старая система, и сейчас она уже, наверное, не совсем подходит. Нужно экспериментировать с разными упражнениями и так далее.

— Если бы ты мог выбрать любую тренерскую команду мира, где хотел бы пройти стажировку, узнать внутреннюю кухню?

— Классный вопрос, кстати. Поскольку в ЦСКА я уже видел всю работу изнутри, то, если бы я хотел что-то новое узнать…

Разрываюсь сейчас между Брайаном Орсером и Этери Тутберидзе. У обоих тренеров очень сильные стороны, и хотелось бы освоить их внутренние секреты, увидеть схему работы... Наверное, все-таки на работу Тутберидзе я бы хотел посмотреть больше всего в мире.

— Это два очень разных подхода к тренировкам. Кажется, что Орсер часто выслушивает спортсмена и много позволяет решать ему самому, а у Тутберидзе сильнее дисциплина и эффективно работает похожая схема для всех.

— Я не могу утверждать, поскольку не присутствовал на их тренировках. Но кажется, что это так: у Орсера больше свободы в действиях спортсмена, у Тутберидзе — больше четкости и дисциплины. И ее схема прекрасно работает — лучше всех в мире. Нельзя судить ее работу ни в коем случае.

— А как ты сам предпочитаешь работать с учениками?

— Я достаточно строгий тренер, но при этом люблю пошутить на занятии, развеять обстановку, чтобы спортсмену было интересно приходить на лед. То есть у меня такое смешение идет.

Также люблю разложить все по полочкам, чтобы даже самый непонятливый спортсмен, который вообще ничего не вдупляет, осознавал, почему идет именно это движение, а не другое. В первое время подробно объясняю теорию, а потом уже человек начинает легко понимать меня — я чуть ли не жестами с ним говорю.

В ЦСКА у нас так было: я за километр вижу тренера, он показывает какое-то движение рукой, и я понимаю, что должен исправить. Мне не нужно подъезжать к нему, тратить на это время.

Теперь я так же стараюсь работать с детьми. Их ведь много, хочется каждому что-то объяснить. Например, идут сборы. В первую неделю — притирка, а потом работа начинается в быстром режиме, у всех идет результат, потому что не тратится время на разговоры.

— Советуешься с Буяновой или Тарасовой по поводу тренировок?

— Да-да! Не так часто, но советуюсь с Еленой Германовной, пишу: «Подскажите, пожалуйста, упражнение для такого элемента, чтобы исправить эту ошибку». Она всегда на связи, всегда помогает, объясняет.

Первое время после того, как закончил карьеру, приходил к ней на тренировки с тетрадкой. Сидел рядом, слушал, что она говорит, наблюдал за процессом со стороны: как спортсмены воспринимают слова наставника, как выполняют на льду, записывал для себя маленькие секретики, которыми пользуюсь сейчас.

Я вообще, если во что-то вникаю, то делаю это основательно. Но только если мне это очень интересно. В противном случае могу делать поверхностно и вообще наплевать на какое-то дело. А тренерство мне было и продолжает быть интересным, поэтому я изучаю его досконально.

«Думаю, многие закончат со спортом после карантина»

— Сейчас очень актуальна тема восстановления фигуристов после длительного перерыва. У тебя уже был подобный опыт — например, в сезоне-2017/18 ты брал серьезную паузу в карьере, а потом вернулся. В тот период ты же вообще не занимался на льду?

— Я смутно помню тот отрезок своей жизни — у меня так мозг работает, что я плохое быстро забываю. Но все-таки такого у меня не было, чтобы принудительно сидеть дома месяцами. Я думаю, сейчас спортсменам будет безумно сложно.

Предполагаю, что очень многие закончат с фигурным катанием, не смогут восстановиться. У нас такой вид спорта — это не футбол: координация очень быстро теряется, прыжки забываются. Надо учить их заново, но не у всех получится, к сожалению. Если какие-то ограничения будут продлеваться, то для многих это станет настоящей трагедией.

Такого рода каникул у фигуристов еще никогда в карьере не было. И, как ни крути, человек все равно внутренне расслабляется, когда не знает точно, сколько все это продлится. Кто-то к тому же растет, кто-то начинает набирать вес, а кто-то, возможно, теряет желание — такое тоже надо учитывать.

В связи с этими событиями будет простительно для многих долго восстанавливаться, входить в режим, в дисциплину. Главное, что человек имеет саму эту возможность — вернуться.

— Есть некоторая обеспокоенность по поводу того, что из-за этого карантина Россия может потерять позицию лидера в фигурном катании. Например, Алена Косторная, Анна Щербакова и Александра Трусова, которые всех побеждали в прошлом году, теперь забыли четверные и тройной аксель, а с изменившимся телом будет еще сложнее это восстанавливать.

— Ну так и в других странах девочки тоже сидели дома и переживают то же самое. Тут все в равных позициях.

— Тарасова говорила, что, по ее информации, в некоторых странах фигуристы не переставали кататься.

— Я не думаю, что в Японии у кого-то есть свой личный каток. Может быть, это и правда, но вполне возможно, что это не так.

— В предварительный состав сборной России на сезон также вошли Евгения Медведева и Алина Загитова. Как думаешь, этот вынужденный перерыв может уравнять их шансы и вообще шансы всех более возрастных спортсменов с возможностями юных фигуристов? Все-таки тройные проще восстановить, чем элементы ультра-си.

— Может быть, перерыв действительно уравняет шансы многих, а может, вдруг появится новая армия девочек и мальчиков с четверными, которые будут всех разрывать. Либо наши фигуристки с четверными и тройным акселем быстро восстановятся — они тоже сейчас в таком возрасте, когда это не так сложно. Все зависит от того, кто насколько вырастет и в какой форме вернется к тренировкам. Мне самому, честно говоря, интересно будет посмотреть на все это.

— А когда ты возобновлял карьеру после долгого перерыва, то учился заново кататься и прыгать с одинарных?

— Я вообще не приближался ко льду какое-то время. Возьмем даже последнее возвращение — я тогда набрал очень много веса, надо было скидывать. Каждый день у меня были кроссы по часу, общая физическая подготовка (ОФП), я сидел на строжайшей диете, постоянно ходил в баню.

После нескольких недель потихонечку начал заниматься на катке с шагов. Выхожу на лед и понимаю — блин! — как будто я и в жизни не стоял на нем. Ощущения ужасные. Все очень быстро забывается.

Восстановление может получиться, если планомерно, не торопясь, возвращаться и делать это очень дисциплинированно, не давая себе никаких поблажек. Для меня это всегда была ужасная трагедия, даже когда нужно было вставать на коньки спустя неделю перерыва.

— Допустим, в июне карантин для фигуристов сборной России заканчивается и все приступают к тренировкам. Сколько времени ты бы дал для восстановления оптимальной формы?

— Думаю, месяца два каждодневной подготовки уйдет на то, чтобы выглядеть более-менее в порядке. Но я не говорю про исполнение программ — это лишь про «выглядеть в порядке».

Чтобы выкатать целиком произвольную программу, нужно гораздо больше времени. Фигуристы в целом ведь набирают максимальную форму только к середине сезона. Хотя у всех по-разному — кто-то, бывает, выстреливает в начале, а потом тяжело проводит вторую половину.

Но я знаю по себе, что к августу-сентябрю на открытых прокатах сборной России ну очень мало людей, которые показывают свой максимум. Какой там — бывает, вообще с неготовыми программами еще спортсмены. Это ведь очень долгая работа — нужно все накатывать, ставить.

«Глейхенгауз сказал: «Ты с нами, ты в команде, и это без вопросов»

— За прошедший год очень важной частью твоей жизни стали выступления на шоу. Все началось с харизматичного номера в концерте Тутберидзе «Чемпионы на льду». Этери тогда сама позвонила и пригласила участвовать?

— С Тутберидзе я в принципе в очень хороших отношениях, но я уже не помню, как именно мы тогда договорились. Наверное, мне Даня Глейхенгауз набрал. Помню, что потом мы летом отдыхали за городом, — был как раз день рождения Даниила, — и он сказал: «Ты с нами, ты в команде, и это без вопросов».

Я говорю: «Ну окей, я только рад». Прямо такого приглашения, как письмо из Хогвартса, — не было. Звонок — хотим, чтобы ты у нас участвовал.

В апреле я только-только принимал решение о завершении карьеры (Максим объявил об этом спустя три дня после выступления на шоу Тутберидзе. — «Газета.Ru»), был в прекрасной форме, поэтому просто приехал и сделал то, что я умею. Получилось, по-моему, очень даже неплохо.

— В чем отличие работы на шоу Тутберидзе, Навки и Авербуха?

— У Тутберидзе это более спортивное мероприятие: не нужно устанавливать декорации, готовить костюмы, кучу всяких других вещей. Мы просто приезжаем, спокойно раскатываемся — абсолютно шикарные условия, — по очереди выступаем и все.

У каждого своя программа, личный номер, все пронумерованы, кто в каком порядке, — и катаем.

Но это нельзя сравнить с представлением на льду, которое похоже на театральный спектакль. В таких шоу гораздо больше моментов, которые надо учесть. Приходится быстро переодеваться, постоянно играть с публикой — необходимо актерское мастерство. При этом еще нужно делать элементы — в костюмах, которые порой очень неудобны, а иногда в них прямо невозможно кататься. И через не могу, через не хочу, в темноте, вслепую я прыгал тройные прыжки.

Теперь я могу в костюме, который весит несколько килограмм и в котором ничего не видно (еще и народ везде), прыгнуть ровно в нужный квадратик льда, никого не задев и не убив, — раньше для меня это было из разряда невозможного.

— Какие прыжки исполняешь?

— Тройной сальхов и двойной аксель. Раньше еще делал тройной аксель. Но в таком шоу, конечно, дело не в прыжках, а в представлении. Для прыжков места особо нет, они должны быть просто, чтобы были.

Главное — сам спектакль. Никому на таком шоу не нужны четверные и сложнейшие каскады — они просто даже не впишутся. Да и в костюмах, в которых мы катаемся, физически невозможно делать элементы ультра-си.

Один или два раза я сделал на новогодних выступлениях тройной аксель — просто для себя. Для фана. Но сделал — еще могу. В принципе я способен и четверной сальхов с тулупом восстановить, просто нужно время — каждый день тренироваться и выступать.

— Если бы не пандемия, ты бы выступал всю весну и лето?

— У меня был расписан почти каждый день до конца сентября. Конечно, я в больших потерях — и финансовых, и вообще. Не имею возможности работать и зарабатывать, как и многие жители этой планеты.

— Илья Авербух выражал мнение, что государство должно поддержать организаторов шоу, поскольку они несут сейчас большие потери. Не все с пониманием отнеслись к этой идее. Какое у тебя мнение на этот счет?

— Я все-таки считаю, что государство должно помогать бизнесу, даже частному, при такой ситуации. А у нас как-то непонятно: режим самоизоляции — это что вообще такое? Законы, правила меняются на ходу, абсолютно неясно, что происходит в этом плане. Я смотрю на другие страны: там помощь идет постоянно, напрямую, всем. А у нас с этим беда.

Илье могу пожелать только стойкости, потому что я примерно представляю, какие потери он сейчас несет. Я был бы очень счастлив, если бы его поддержало государство, но в это мне не очень верится. Не верится, что вот так — раз! — и кому-то помогут.

Поддержат одного — захотят еще миллионы, понимаете? Хотя по идее государство должно так делать. Но, может, считает, что не должно. Не знаю.

— Ты давно работаешь с Авербухом. Как все это начиналось?

— Мы общаемся, наверное, с 2014 года — когда происходили события, связанные с Олимпиадой. С того момента мы сдружились, я часто выступал в его шоу, он мне помогал — например, пригласил в судейскую бригаду на «Ледниковый период», и это была для меня большая честь. В основном наше сотрудничество — это гастроли. Роли мне всегда доставали хорошие — что у Авербуха, что у Тани Навки. Меня все очень устраивает.

— А с Навкой как пришел к сотрудничеству?

— Мы встретились как раз на съемках «Ледникового периода», поболтали немножко. А потом уже Таня пообщалась с моим агентом, и мы начали работать — по рекомендации моего агента. Я очень рад нашей совместной работе.

«Кажется, никто никогда не пахал так в ЦСКА, как я в последний год»

— Ты упоминал, что учишься в РГУФКе на тренера. Не секрет, что спортсмены обычно редко появляются в вузе. После окончания карьеры появилось ли у тебя больше времени на погружение в учебу?

— Времени, конечно, стало больше. Не то чтобы намного, но больше — и на себя любимого, и на личную жизнь. На все, чего мне не хватало все предыдущие годы.

Однако с учебой план действий не изменился. Он был подстроен под то, что я постоянно на тренировках, — он таким и остался. Ну и, когда ты мастер спорта международного класса, работал с самыми легендарными тренерами в мире, я думаю, можно и так диплом дать (смеется).

Это, конечно, полушутка. Но она именно полушутка. Я знаю некоторые вещи, которым никогда не научат в институте.

— Ты говорил, что для диплома даже нужно было вести дневник собственных тренировок.

— Да, диплом посвящен повышению стабильности элементов в тренировочном процессе. Но тут опять же — стабильности можно добиться на занятиях, но не на соревнованиях. Тут вступают в действие психологические моменты. Вообще трудно найти такого ребенка, по которому сразу видно, что он чемпион. Это очень редко. И еще нужно правильно этим воспользоваться, правильно воспитать. Тренерская работа — это безумно сложно, но очень интересно. Сложная, сложная тема…

— А как ты раскрываешь тему стабильности в своем дипломе? Проводил какие-то эксперименты на тренировках?

— Проводил работу над собой, и она приносила плоды. Смотри: можно сделать 100 прыжков, из них правильно — 30. А можно сделать 20 прыжков — и все удачные.

Когда я начал заполнять дневник, то у меня стали получаться даже по три-четыре четверных прыжка подряд с несложными связующими шагами между ними.

Доходило даже до того, что я вообще почти не ошибался в тренировочном процессе. Дисциплина была на максимуме. Про последний год, который я тренировался, можно спросить… ну, Тарасову вряд ли — она не так часто появлялась на тренировках, — а вот Елену Германовну можно спросить, и она подтвердит, что ко мне не может быть ни одной претензии. Мне кажется, никогда в жизни никто так не пахал в ЦСКА, как я в последний год. Но как сложилось, так сложилось.

— Если говорить о стабильности, то сейчас в мире лидером по этому показателю среди одиночников является Нэйтан Чен?

— Чен — великий спортсмен, реально лучший в мире. Они с Юдзуру Ханю вместе на вершине.

— Они, пожалуй, превосходят всех остальных, но в вопросе стабильности кажется, что даже Ханю в данный момент уступает американцу.

— Может, Ханю и не настолько стабильный, но он каждый раз поднимает своей энергетикой 15-тысячные залы — полностью. Такого фигуриста больше нет. Его программы всегда очень интересные, и техника весьма необычная — достаточно размашистая. Несмотря на то что сам по себе Юдзуру очень маленький, на льду он выглядит широко и красиво — это грандиозная работа.

— Если бы ты мог для диплома понаблюдать за их тренировками, пообщаться с тренерами, сделать какие-то выводы по поводу наработки стабильности — это было бы просто супер.

— А я тренировался с Нэйтаном Ченом в ЦСКА, когда он приезжал. Между нами даже происходил небольшой спарринг. Мне лично всегда было очень интересно тренироваться со спортсменом такого уровня, соревноваться в четверных прыжках.

Также я был в Детройте на сборах перед чемпионатом мира — тренировался там с Патриком Чаном. И на разных японских шоу я выступал вместе с Ханю. В общем я видел, как тренируются эти ребята, и я бы не сказал, что у нас в России невозможно создать такого спортсмена. Просто есть еще какие-то секретики, которые у нас, видимо, не работают.