Рассматривая проблемы совершенствования российского законодательства в связи с интеграцией России в мировое сообщество, невозможно пройти мимо проблемы суда присяжных. Введение в современное российское законодательство суда присяжных в нынешнем виде - это прямое заимствование из англо-американского судопроизводства, достоинства и недостатки которого нам должны быть хорошо известны.

Прежде всего следует отметить, что эйфория и безудержное восхваление (*1), связанные с судом присяжных, не оправданны. Данная форма судебного рассмотрения дел имеет не только неоспоримые преимущества, но и серьезные недостатки. Поскольку главное внимание, как правило, уделяется позитивным моментам в деятельности суда присяжных, укажем на те моменты его деятельности, которые порождают серьезные сомнения в его бесспорном преимуществе перед другими формами судебного рассмотрения дела.

Известно, что суд присяжных возник в Англии во второй половине XII века. Его зарождение обычно связывают с судебной реформой Генриха II Плантагенета. В течение примерно двух столетий присяжные не являлись собственно судьями; скорее, они были свидетелями, дававшими показания под присягой о преступлениях, совершенных в их местности. Присяжными заседателями они стали только с конца XIV века. С этого времени суд присяжных эволюционировал в рамках англосаксонской правовой системы, где функционирует и по сей день.

Введение суда присяжных в странах Европы в большинстве случаев было явлением конъюнктурным. Наиболее яркий пример - Франция. Суд присяжных был создан в ходе Великой Французской революции. Форма суда присяжных, как ничто другое в сфере правосудия, соответствовала духу революции с ее знаменитым лозунгом "Свобода! Равенство! Братство!". Поэтому совершенно не удивительно, что ее идеологи перенесли модель английского правосудия на французскую почву. Более того, во Франции была предпринята первая в мире попытка введения военного суда присяжных, однако из-за чрезвычайной предвзятости приговоров от него вскоре пришлось отказаться.

В России суд присяжных был введен в эпоху "великих реформ" 60-70-х годов XIX века. Создание проектов знаменитых судебных уставов стало плодом деятельности ряда выдающихся русских юристов западнической ориентации. Долгое время в истории государства и права России считалось, что новеллы и первые результаты судебных реформ были приняты тогда единодушно всей юридической общественностью страны. Однако это было далеко не так. Спустя 30 лет в докладе видного российского юриста, министра юстиции Муравьева отмечалось, что Россия "получила весьма стройный процессуальный кодекс, вполне пригодный для действия в любом государстве Западной Европы, но недостаточно приспособленный к условиям нашего отечества с его историческим складом и сравнительно редким разноплеменным населением, стоящим на далеко не одинаковой ступени развития". Муравьев утверждал, что "опыт применения судебных уставов выяснил… что многие из перенесенных к нам процессуальных начал и принципов вовсе не отвечают нашим нуждам и потребностям, а другие требуют серьезной переработки и согласования нашего быта" (*2).

В этих утверждениях содержалась большая доля истины. Появление суда присяжных в России стало результатом деятельности весьма узкой группы "отцов" судебной реформы 1864 года и доброй воли царя-реформатора, поплатившегося за свой преждевременный либерализм мученической смертью, ставшей результатом террористической акции подпольной революционной группировки.

В наше время идея суда присяжных вновь "всплыла" на поверхность в ходе правовой реформы в начале 90-х годов. И вновь она, как, впрочем, и вся концепция реформы, исходила от весьма узкой группы юристов западной ориентации. Не встретив однозначной поддержки российского юридического сообщества, суд присяжных тем не менее стал одним из важнейших элементов принятой концепции.

Видимо, не случайно советник Генерального прокурора РФ Владимир Колесников утверждал на страницах "Российской газеты", что принятая в 1991 году Верховным Советом РСФСР Концепция судебной реформы является не легитимной, а ее выполнение - движением в тупик. Он утверждал, что концепция была принята Верховным Советом без обсуждения, всего за три дня. Разрабатывалась она без участия научных коллективов Генпрокуратуры, МВД, ФСБ - т.е. тех органов, чья профессиональная деятельность непосредственно касается этой сферы.

Далее, концепция гласно не обсуждалась и, следовательно, в ней не учтены мнения всех сторон, заинтересованных в успехе судебной реформы.

Владимир Колесников утверждает, что такая поспешность и "закрытость" разработки и принятия концепции были обусловлены тем, что концепция была нужна для достижения вовсе не правовых целей, и даже наоборот. Лозунгами дня тогда были: "Разрешено все, что прямо не запрещено законом"; "Берите столько, сколько проглотите"; "Даешь ваучеризацию, приватизацию, капитализацию!". А еще - легализацию 60 миллиардов теневых капиталов, имевшихся на тот момент.

Потом о концепции забыли и не вспоминали все эти 10 лет. Она не была реализована потому, что после воплощения названных лозунгов в реальность стала не нужна. Силы, взявшие власть в свои руки, понимали, что правоохранительные органы и так подчинены им.

Стоило лишь нашему президенту Владимиру Путину сделать несколько концептуальных заявлений о вертикали власти, диктатуре закона, равноудаленности "сил влияния" от центра, как только Генпрокуратура взялась за приведение региональных законов в соответствие с федеральными и начался конкретный спрос с коррупционеров, тут же известные силы вспомнили о забытой концепции. (*3)

Но вернемся, однако, к суду присяжных.

Критики суда присяжных, опираясь на российский и зарубежный опыт, отмечают такие его слабые стороны: ориентацию присяжных на групповые интересы; чувствительность к риторике сторон и подверженность общественным страстям; правовая безграмотность и как результат - беспомощность в исследовании доказательств при рассмотрении сложных дел, что нередко приводит к судебным ошибкам, особенно когда процесс доказывания осуществляется по косвенным уликам; вытекающая из перечисленных недостатков необъективность, приводящая к принятию необоснованных вердиктов (*4); дороговизна этой формы правосудия. (*5)

Далее, решения присяжных в отличие от решений, принимаемых профессиональными судьями, в том числе и с участием представителей народа, не мотивируются и поэтому не подлежат пересмотру в связи с необоснованностью. Исключения могут составлять только случаи, когда судья придет к выводу, что присяжные признали подсудимого виновным при явной недостаточности доказательств. В таких случаях он вправе распустить состав жюри и дело подлежит пересмотру в другом составе присяжных.

Критика суда присяжных заседателей звучит со страниц не только отечественных, но и зарубежных источников тех стран, где такая форма судопроизводства действует.

Так, авторитетный английский юрист Рональд Уолкер пишет по этому поводу: "В настоящее время система суда присяжных широко и остро критикуется, что, несомненно, сыграло свою роль в том постепенном упадке этой системы, свидетелями которого мы являемся (*6)". Уолкер отмечает: "До нынешнего столетия институт присяжных считался главной гарантией защиты личности от произвола королевской или судебной власти… К середине девятнадцатого столетия этот взгляд на роль присяжных как на нечто священное и незыблемое стал постепенно ослабевать… основными причинами этого явления были ослабление прерогативных полномочий королевской власти в отправлении правосудия, быстрое увеличение объема гражданских тяжб и еще более быстрый рост суммарной юрисдикции по уголовным делам, а также общее убеждение, что решения присяжных иногда бывают случайными и ошибочными (*7)".

Другой авторитетный автор, лорд Дэвлин, охарактеризовал присяжных следующими словами: "Присяжные - это преимущественно лица мужского пола, среднего возраста, среднего ума и среднего класса (*8)".

На наш взгляд, наиболее серьезным недостатком суда присяжных является очевидная предрасположенность последних к эмоциональному воздействию со стороны участников процесса.

Последовательный сторонник суда присяжных профессор А.М. Ларин, подтверждая, что истина в таком суде познается не только разумом, но и чувствами, утверждал: "В формировании убеждения присяжных непосредственное, первостепенное значение имеет интуитивное художественное восприятие доказательств и их интерпретации сторонами судебного состязания. Поэтому мастерство судебного деятеля - прокурора, адвоката - это не только владение логикой, юриспруденцией, но и артистизм, способность воздействовать не на один лишь разум, но и на чувства присяжных, от которых здесь зависит все".

В дореволюционной России лучших адвокатов называли "гигантами и чародеями". И это сравнение имеет под собой основание. Чтобы убедиться в справедливости такого сравнения, достаточно внимательно познакомиться с судебными речами такого "чародея слова", как Ф.Н. Плевако. Вдумчивый читатель легко оценит их по достоинству: в них практически отсутствует юридический (правовой, процессуальный, криминалистический) и логический анализ обстоятельств дела и собранных доказательств. Зато сколько в этих речах психологии, эмоций, страсти и артистизма. Того самого артистизма, о котором упоминал профессор А.М. Ларин (*9).

Думаю, что применительно к Ф.Н. Плевако можно даже говорить о гипнотизме - столь велико и мощно было его воздействие на присяжных. Впрочем, надо признать, что такое, можно сказать, энергетическое воздействие на аудиторию не проходило бесследно и для самого маститого адвоката. По опубликованным стенограммам некоторых его самых выдающихся речей можно видеть, что в процессе выступления он нередко бывал близок к обмороку и просил председательствующего сделать перерыв, чтобы восполнить утраченные силы.

Любопытен практический результат "чародейства" Ф.Н. Плевако. Когда известный юрист выступал в качестве защитника, он очень часто добивался оправдания подсудимого или "снисхождения" со стороны присяжных. Когда же он выступал в прямо противоположном качестве - как представитель гражданского истца, т.е. по сути дела в качестве обвинителя, он, конечно, в содружестве с прокурором столь же успешно добивался прямо противоположного результата - осуждения подсудимого и полного признания заявленного ущерба.

Классическим примером "чародейства" защитников в отношении разума присяжных является широко известное дело Веры Засулич, которая 24 января 1878 года выстрелом из револьвера тяжело ранила петербургского градоначальника Ф.Ф. Трепова. 31 марта 1878 года она предстала перед судом присяжных заседателей и была ими оправдана.

В отечественной литературе этот случай долгое время рассматривался как пример победы демократического, гласного и справедливого суда. Как ни странно, но восторженно отзывались о данном вердикте даже такие видные, строгие и последовательные процессуалисты, очень чутко реагирующие на малейшие нарушения законности и справедливости в уголовном судопроизводстве, как профессор А.М. Ларин.

Конечно, общественно-политическая оценка деяния В.И. Засулич, в зависимости от политических симпатий, может быть различной. Однако, безусловно, нужно отдать должное исключительному личному героизму и гражданскому мужеству Засулич. В то же время, если обращаться к оценке процесса над ней с правовой точки зрения, то восторг по поводу оправдательного вердикта присяжных представляется малообоснованным.

Нельзя давать юридическую оценку деяний и правовых решений прошлого с общественно-политических воззрений, возобладавших в обществе гораздо позже. После Октябрьской революции по совершенно понятным причинам общественно-политического характера деяние В.И. Засулич однозначно трактовалось как справедливый акт возмездия, совершенного в отношении "царского сатрапа" Трепова, за что она заслуживала не только юридического оправдания, но и всеобщего морально-политического одобрения, восхваления и поощрения.

Но давайте на минуту вернемся в сферу права и оценим, несомненно, мужественный поступок В.И. Засулич с точки зрения действовавшего тогда закона. Если мы это сделаем объективно и беспристрастно, то легко убедимся, что В.И. Засулич вполне обоснованно обвинялась в совершении тяжкого уголовного преступления (кстати, в послереволюционных описаниях процесса В.И. Засулич практически полностью отсутствует юридический анализ совершенного ею деяния. Авторы, обращавшиеся к этой теме, делают акцент лишь на его общественно-политической оценке).

Факт покушения (событие преступления) был доказан, было несомненно установлено и то, что стреляла в потерпевшего именно подсудимая. Она не только не отрицала этого, но и с гордостью подтверждала факт преступного деяния. Почему же присяжные оправдали В.И. Засулич, а точнее - признали ее невиновной?

А.М. Ларин отвечает на этот вопрос так: "Да потому что сработали факторы, о которых знал А.Ф. Кони и, наверное, К.П. Победоносцев. Это недовольство внешней и внутренней политикой царской администрации, к которой причислялся Трепов, и его нравственно-психологическая изоляция "в верхах", и восхищение героическим поступком В. Засулич, и не в последнюю очередь великолепное мастерство адвоката П.А. Александрова, выразившееся уже при формировании коллегии присяжных, а затем в судебном следствии и прениях (*10)".

Не правда ли, любопытно слышать подобные рассуждения из уст заслуженного и маститого практика и ученого-правоведа? Обратим внимание на логику рассуждений: речь идет о юридическом (подчеркнем это еще раз) понятии вины, которое за прошедшее более чем столетие в принципе мало в чем изменилось, а нам объясняют, что подсудимая не была признана виновной в силу:
1) факторов общественно-политического характера;
2) раздора, склок и интриг "в верхах" и
3) мастерства защитника.

А где в этом ряду обстоятельств оправдания право, закон? Как видим, о законе речь даже не идет. Присяжные руководствовались доводами совершенно иного порядка.

Кстати, о мастерстве защитника, "выразившегося уже при формировании коллегии присяжных", на которое обращает внимание А.М. Ларин. В чем оно конкретно проявилось?

Авторы предисловия к воспоминаниям А.Ф. Кони о деле Веры Засулич, кстати, тоже юристы, ссылаясь на архивные источники, описывают это, с позволения сказать, мастерство следующим образом: "Серьезно повлияла на исход процесса и очень обдуманная тактика защитника Засулич - присяжного поверенного П.А. Александрова, который тщательно изучил характер и психологию заседателей данной сессии, отвел 11 присяжных и наметил представлявшийся ему подходящим состав присяжной коллегии. П.А. Александров, видимо, знал, что входные билеты на процесс Веры Засулич усиленно разбираются врагами Трепова из сановно-бюрократической верхушки, боровшихся с ним за влияние на царя, и учитывал, что эта блестящая публика, видимо, будет сочувственно относиться к подсудимой и тем окажет влияние на присяжных (обращаем внимание читателя на это место: публика окажет влияние на присяжных! Чем не суд "толпы, улицы"? - А.Б.). Защитник отвел из состава присяжных почти всех купцов (их был значительный процент в списке присяжных данной сессии), но оставил мелких и средних чиновников, на которых влияние присутствующих сановников могло отразиться особенно сильно (любопытная "юридическая техника" формирования суда присяжных - суда, как нас уверяют, объективного и беспристрастного. - А.Б.).Не было в составе присяжных, судивших Засулич, ни одного статского советника, фигурировавших в списке "очередных" присяжной сессии. Среди присяжных остались кроме одного купца только среднечиновные и интеллигентные лица (один "свободный художник", "действительный студент", помощник смотрителя Александро-Невского духовного училища, четыре надворных и один титулярный советник, один коллежский секретарь, один коллежский регистратор, один дворянин) (*11)".

Вот так готовился к юридическому процессу в правовом суде юрист П.А. Александров. Но по-прежнему правомерен тот же вопрос: а где же здесь право, где закон? Где подсудимая и ее вина? Эти юридические понятия отдаляются от процесса все больше и больше.

Симптоматичны в этой связи воспоминания очевидца судебного процесса известного либерального публициста того периода Г.К. Градовского. Имея в виду речь защитника, прозвучавшую на суде, он писал: "Чем больше длится заседание, чем шире и подробнее развивается судебная драма, тем больше исчезает личность подсудимой. Со мной творится какая-то галлюцинация… Мне чудится, что это не ее, а меня, всех нас - общество - судят! (*12)".

Опять - "магия", "колдовство", "цветы красноречия", "гиганта и чародея слова". Как следствие - эмоции, страсти и всеобщий экстаз. В результате совершенно незаметно для всех юридический процесс над подсудимой превратился в моральный процесс над обществом. А подсудимая и ее юридическая вина вообще выпали из сферы внимания и восприятия судей.

Впрочем, разве в такой обстановке всеобщей экзальтации можно серьезно говорить о правосудии в истинном значении данного юридического понятия?

Однако нельзя все серьезно относить только на счет эмоций. Гораздо позднее стали известны и другие обстоятельства, повлиявшие на вердикт присяжных. В архивах III отделения обнаружился любопытный документ - анонимное письмо, написанное будто бы (это обстоятельство, конечно, надо проверять) от имени присяжного заседателя, принимавшего участие в процессе. В письме объясняются причины, заставившие присяжных вынести оправдательный приговор: "Мы, присяжные, при всем негодовании к ее злодеянию, вынуждены были оправдать ее:
1) из чувства самосохранения и
2) чтобы избавить правительство от скандала несравненно большего, который вследствие слабости полиции непременно последовал бы за обвинительным приговором…
Если бы мы обвинили Засулич, то не только весьма вероятно, что некоторые из нас были бы перебиты у самого порога суда, но наверное были бы убиты прокурор, председатель, а также, может быть, и некоторые знатные посетители… Если даже, несмотря на оправдание, негодяи не удержались от стрельбы, то что было бы в случае осуждения? (*13)".

Публикаторы этого документа и комментаторы воспоминаний А.Ф. Кони, кстати, горячо поддерживающие суд присяжных, оценили этот документ следующим образом: "Нет оснований полностью отрицать мотивы, указанные в этом письме (*14)".

К сожалению, в объеме данной статьи нет возможности продолжить юридический анализ обстоятельств суда над В.И. Засулич в интересующем нас аспекте. Поэтому ограничимся здесь двумя, как нам представляется, важными замечаниями:
1. Обстоятельства данного процесса и роль присяжных заседателей в вынесении оправдательного вердикта нуждаются в нетрадиционном и, главное, объективном, непредвзятом исследовании. При этом нам думается, что нельзя изучение данной проблемы подменять "переписыванием" воспоминаний А.Ф. Кони, как это очень часто делается. При всем уважении к этому видному отечественному судебному деятелю нельзя не видеть того факта, что его взгляд на эту "историю" не может быть признан абсолютно объективным. И официальная власть, и общественное мнение того времени видели личную вину А.Ф. Кони в вынесении оправдательного приговора В.И. Засулич, который в русском обществе был воспринят далеко не так однозначно и одобрительно, как пытались нас уверить позже.
В этой связи нельзя не заметить личной заинтересованности А.Ф. Кони в однозначном толковании рассматриваемой проблемы, поскольку, по вполне понятным причинам, он должен защищать и свои идеи о суде присяжных, и результат их воплощения на практике в процессе по делу В.И. Засулич.

2. Но даже и то, что сегодня мы знаем о данном процессе, уже в значительной степени приоткрывает, образно говоря, дверь в его "кухню". Эмоциональная обстановка, сложившаяся вокруг дела, кипящие в зале суда страсти, безусловный талант защитника и явная бездарность обвинителя, психологическое давление публики на присяжных, так "мастерски" и предусмотрительно организованное адвокатом П.А. Александровым, и другие моменты больше соответствуют, как нам кажется, не процедуре правосудия, а характеру спортивного состязания.

Недаром в англо-американской правовой теории существует концепция, в соответствии с которой судебное разбирательство в суде присяжных представляет собой "спортивное состязание" между обвинителем и защитником, в котором главной целью сторон является победа над противником, а не достижение истины. Также не случайно, что многие американские авторы выступают с резкой критикой такого подхода и приводят убедительные примеры, когда погоня за победой в этом состязании приводит к тому, что невиновный человек приговаривается к смертной казни или многим годам лишения свободы (*15).

Да, процесс с участием присяжных - это состязание, спор, борьба. Но судебный зал - не спортивная арена. Здесь происходит состязание не силы и физической выносливости, а соревнование ума и мысли. Конечной целью этой борьбы является не торжество победителя, а торжество истины.

В дискуссии о необходимости суда присяжных и сторонники, и противники этого правового института в поддержку своей позиции приводят различные теоретические доводы, практически не оперируя при этом цифрами. Противники суда присяжных говорят, что "народ не готов", сторонники - что это "российская традиция". В обоих случаях авторы апеллируют к истории, культуре, правосознанию, менталитету российских граждан, но не используют такого эффективного инструмента выявления общественного мнения, как социологический опрос.

Однако эта "традиция" оказалась нарушенной. В сентябре 1999 года в Нижнем Новгороде на базе кафедры истории России Нижегородского государственного педагогического университета был проведен социологический опрос, имевший целью выявить отношение к суду присяжных. Среди жителей города была проведена квотная репрезентативная выборка. Всего в опросе приняли участие 584 человека. Исследование дало весьма любопытные результаты. В целом из материалов социологического опроса следует:
1) суд присяжных не воспринимается гражданами в качестве российской правовой традиции, а сама проблема суда присяжных не относится к числу актуальных;
2) более 4/5 опрошенных относят себя к сторонникам суда присяжных. Однако ряд ответов на другие вопросы заставляют усомниться в осознанности такого самоопределения;
3) на практике 3/4 респондентов согласились бы, чтобы их дело рассматривалось с участием присяжных заседателей, но при этом в качестве последних изъявили желание выступить только 29,1% опрошенных, что свидетельствует, как считают исследователи, о пассивности правосознания участников опроса и неготовности их к реальной деятельности суда присяжных в России (*15).

Показательным представляется тот факт, что среди противников суда присяжных большая часть опрошенных основную причину его ненужности видит в том, что суд присяжных не гарантирует прав личности (43,4%). 27,7% респондентов свое неприятие суда присяжных объяснили его излишней дороговизной. 19,7% посчитали, что это иностранный правовой институт и поэтому не годится для России.

Оставшиеся 9,2% предложили свои варианты: слишком низкий уровень культуры (в том числе правовой) граждан, нет стабильности в обществе, раньше и без суда присяжных хорошо обходились, нет гарантий безопасности для присяжных, возможность коррумпированности заседателей и др.

Думается, эти и другие результаты выполненного исследования должны дать определенную пищу для раздумий о дальнейших путях совершенствования российского правосудия.

И еще одно обстоятельство, которое, полагаем, нуждается в серьезном осмыслении. Российская концепция правовой реформы предложила нам вариант присяжных англо-американского типа, когда присяжные заседатели принимают вердикт без участия профессиональных судей. Иначе обстоит дело в континентальной системе правосудия. Во Франции в судебную коллегию, принимающую решение по делу, входят 3 профессионала и 9 заседателей, именуемых присяжными; в Италии - 2 профессионала и 6 заседателей; в Германии - 1 профессиональный судья и 2 представителя народа, именуемых шеффенами или присяжными. Подобные судебные коллегии действуют в ряде других европейских государств. Почему же законодатель не воспринял этот многолетний европейский опыт правосудия? Это тем более странно, что он в большей степени соответствует по сути континентальной системе права, долгое время действовавшей в нашей стране. Над этим стоит задуматься.

К сожалению, объем данной публикации не позволяет продолжить рассмотрение этой в высшей степени важной и интересной темы. Ясно одно: ее объективное и подлинно научное обсуждение должно быть продолжено.

Размышляя над достоинствами и недостатками суда присяжных, профессор Гарвардского университета Гарольд Дж. Берман пишет: "Решающим доводом в пользу суда присяжных было бы, однако, четкое доказательство того, что он приводит к лучшим, т.е. более справедливым решениям, чем другие формы суда. Но опытные и знающие люди, годами объективно наблюдающие и изучающие работу судебных учреждений, не могут, к сожалению, прийти к соглашению. По этому вопросу проведено много всесторонних исследований, горы бумаги истрачены на статистические подсчеты, но ясных и непреложных выводов не получено. Никому не удалось доказать, что суд присяжных выносит более правильное решение (*17)".

Надо попытаться серьезно осмыслить эту проблему. У России достаточно собственных интеллектуальных сил, которые способны подготовить законодателю мудрое и взвешенное решение по вопросу о том, как должен развиваться суд присяжных в будущем.

Одно не вызывает сомнений: он требует постоянного внимания и со стороны государства и общества, и со стороны юристов - теоретиков и практиков.

Видимо, следует согласиться с мудрыми словами А.Ф. Кони, произнесенными им 28 ноября 1880 года в Санкт-Петербургском юридическом обществе: "Суд присяжных в России похож на дорогое и полезное растение. Опытный и знающий садовод, в лице составителей Судебных уставов, перенес его из чужих краев на нашу почву, вполне для него пригодную, и затем уступил другим возращение этого растения. Пока оно не пустит глубоких корней и не распустится во всей своей силе, необходимо не оставлять его на произвол судьбы, а заботливо следить за ним, охранять его от непогоды, защищать от дурных внешних влияний, окопать и оградить таким образом, чтобы не было поводов и возможности срезать с него кору или обламывать ветки" (*18).

А. И. Бастрыкин