Евгений Ройзман о тюрьме, наркоманах, Навальном и «нехорошем» ходе «Медузы»

Я думаю, что если можно обойтись, то надо обойтись.

Здесь много наши зрители, которые задают вопросы сейчас и задавали вопросы перед эфиром, спрашивают, что ты думаешь о деле запрещенной организации (мы должны делать обязательно эту оговорку) «Сеть». Ужасные сталинские приговоры. У них будет 18 лет зоны. Разве это тот опыт, который нужно пройти?

Смотри, на самом деле я за этим делом по-настоящему не следил. Я начал на него обращать внимание, когда появились публикации о пытках, и там для меня такие достаточно авторитетные источники, я знаю людей, которые писали, для меня это серьезно. Кроме того, я знаю, что года с 47–48-го было огромное количество дел по молодежным организациям, то есть вождь старел, у него начиналась паранойя такая. И поскольку холуи всегда бегут впереди паровоза, такие дела посыпались как из рога изобилия. Сажали кучу десятиклассников, более молодых сажали на огромные сроки, и у них везде было: готовили покушение на вождя, готовили свержение советской власти.

Да, там были какие-то кружки студентов и старшеклассников.

Да, то листовку найдут, то еще… И понятно, что это в тех условиях было не просто немыслимо, а вообще никак не мыслимо. Тем не менее такие дела были, их становилось все больше и больше. Но потом всех этих людей реабилитировали, кого-то реабилитировали посмертно.

И вдруг я вижу, что в сегодняшней России начинается нечто подобное: вождь стареет, появляются дела таких организаций, которые якобы нацелены на свержение действующей власти. Причем дела очень странные: за ними не стоит ничего вообще, они базируются только на показаниях подозреваемых.

Намеревались намереваться.

Да. И очень интересный момент. Это было в советской юриспруденции того времени, что личное признание подсудимого ― это царица доказательств. Второе ― все помнят этот сталинский постулат: чем ближе мы к коммунизму, тем острее классовая борьба. Я понимаю, что мы в той или иной форме начинаем все это наблюдать.

Я же не просто так говорю: в 1763 году указ был Екатерины II не пытать при дознании. И когда она готовила вот этот знаменитый наказ Уложенной комиссии, она объясняла это, потому что человек под пытками способен себя оговорить. И наоборот, если человек сильный и способен выдержать пытки, то он на себя ничего не даст. И если вы будете такими методами действовать, у вас виновные останутся где-то ненаказанными, а наказывать вы будете невиновных, потому что люди слабые под пытками признаются во всем.

Логично.

Она потом этот указ еще подтверждала. Поэтому вот моя позиция, я сказал, что я думаю.

Наш зритель Дмитрий Надеин до эфира просил спросить, что ты думаешь об обвинении участников «Сети» в убийстве. Статья в «Медузе», которая вышла в эту пятницу, произвела огромный резонанс, скажем так. Это убедительно для тебя?

Смотри, не бывает такого, чтобы несколько лет шло следствие, чтобы эта версия присутствовала и не была отработана. Мало того, если бы эта версия имела право на существование, поверь, что и у ФСБ, и у Следственного комитета достаточно своих пиар-возможностей, чтобы к приговору или к послеприговору это все было озвучено.

И вдруг странно, ФСБ и Следственный комитет молчат, а я понимаю, как общественное мнение готовят к таким приговорам, это механизмы целые. И вдруг вылезает «Медуза» с этим. Со стороны это выглядит не очень красиво, понятно, что, на мой взгляд…

Сейчас главный вопрос ― зачем и почему это опубликовано в таком виде в такой момент.

Первое, что приходит в голову, ― повлиять на ситуацию. И действительно, у них получилось повлиять на ситуацию.

Повлиять на ситуацию в смысле на эту кампанию поддержки или на что?

Я думаю, да, на кампанию поддержки. Это же в преддверии кассации, апелляции, всего, что отсюда следует, тут еще следующие приговоры сейчас будут, «Новое величие».

Еще петербургская часть «Сети» тоже.

Они, на мой взгляд…

Что, «Медуза» в какой-то связке со следствием и с ФСБ?

Я не знаю. Ты знаешь?

Нет.

И я не знаю. Но ход нехороший. Ход нехороший, потому что на самом деле… Но я считаю, что если бы были такие зацепки, поверь, с этого момента и начали бы говорить, что, кроме всего прочего, подозреваются еще в том-то и в том-то, то есть начали бы готовить общественное мнение. Если они, профессионалы, этого не сделали, значит, этого не было. Этого не было, и вдруг включаются свободные журналисты, которые говорят: «Посмотрите, это было». Очень странный ход, поэтому я не буду пока ничего говорить. Я не могу разобраться сам.

То есть мы не понимаем, да.

Давай будем честными. Мне непонятен этот ход.

Мне хотелось бы, чтобы, что называется, закольцевать этот разговор, на несколько шагов вернуться назад. Упомянутое тобой дело «Нового величия», сейчас будет, вскоре будет приговор остальным участникам «Сети». «Новое величие» ― вообще там какие-то несовершеннолетние дети, мальчики и девочки. Им нужно пройти через тюрьму?

Слушай, вот те, если небольшие какие-то срока, те, которые пройдут, те, которые выдержат все и выйдут, конечно, у них будет еще один определенный такой аспект, такой бэкграунд очень серьезный. Я не уверен, мне не хотелось бы, чтобы дети туда попадали. Мало того, если страна будет развиваться тем же путем, каким она сейчас развивается, двигаться тем же путем, то я думаю, что таких дел будет больше.

Плюс есть еще один нюанс. Молодые вообще острее чувствуют любую несправедливость, они быстрее на них реагируют, на эти несправедливости. И если так будет продолжаться, если страна потихонечку будет двигаться в сторону Северной Кореи, то таких дел будет все больше.

А страна движется в сторону Северной Кореи?

А как ты считаешь?

Не знаю, мне кажется, что многие из нас, все мы порой грешим какими-то чересчур гротескными сравнениями. Например, сравнивать происходящее с 30-ми годами, что любят некоторые люди делать, мне кажется, это серьезное преувеличение, как и сравнивать происходящее с Северной Кореей.

Послушай, во-первых, страна изменилась. Во-первых, изменилась страна, сколько-то изменилась психология. Слава богу, уже коммунистов нет у власти, уже тридцать лет практически коммунистов нет у власти. Поэтому страна меняется, психология меняется, границы открыты, мировоззрение немножко иное. А если говорить по векторам, то можно совершенно точно сравнить с Северной Кореей, попробуй возразить.

Присылайте свои вопросы в чат на YouTube, пишите, где вы нас смотрите, и подписывайтесь на Дождь. tvrain.ru/donate.

Здесь еще один вопрос по повестке дня, что называется, который многие задают, раз уж мы заговорили про дело «Сети», еще одна актуальная тема, тем более связанная с твоим городом, с Екатеринбургом. Там сегодня задержали и арестовали на два месяца Александра Литреева, если вдруг кто из наших зрителей не знает, это IT-специалист, который известен тем, что готовил всякие VPN для обхода блокировок Telegram, а кроме этого, собирал данные о силовиках, которые принимают участие в обеспечении порядка и разгоне митингов, в частности, в Москве.

Его задержали и арестовали по обвинению в попытке приобретения наркотиков. Он даже признал вину. Какое отношение к этой истории? Не вызывает каких-то сомнений?

В данном случае я хочу сказать всем, кто сейчас слушает: наркотики ― это дерьмо. Там, где наркотики, всегда горе, беда и смерть. Где-то видите наркотики, слышите наркотики, бегите сразу от этого.

В данном случае ситуация очень сложная, потому что собственно приобретение, так себе приобретение, там не примотать особо ничего, потому что размер значительный, это самый маленький размер, который может быть, размер значительный. Там проблема в другом из того, что я сейчас увидел. Надо понимать, что любое отчуждение наркотиков ― это сбыт, а вот сбыт ― это уже совсем другие сроки, это совсем другая тяжесть преступления. Сбыт ― это продал, понятно, это сбыт. Подарил, за долг отдал, угостил, поменялся.

В общем, передал.

Это все сбыт, любые отчуждения. И вот у него, как я сейчас понимаю, две таблетки, одну себе, одну это… И началось. Я не знаю, как это будет выглядеть. Мало того, этот парень совершенно точно интересен всем правоохранительным органам, он действительно интересен. Я не знаю, как с ним будут работать, чего от него будут добиваться, потому что, с одной стороны, просто отомстить за вот этот деанон, за умение обходить, за создание…

Находить силовиков, объяснять, кто они, и так далее.

Нет, кроме всего прочего, обходить блокировки и так далее. Он им интересен. Если они захотят просто отомстить ― это отомстить, что-то с него захотят получить ― получат. Но хочу сказать одну вещь серьезно: не было бы наркотиков ― ничего бы не было.

Здесь, кстати, сразу два вопроса из чата. Ника Мампория пишет: «Наркотики ― это дерьмо, но наркоманы ― больные люди, а не дерьмо?». Дориан Артис: «Почему Ройзман считает, что может кому-то запрещать употреблять что-то?».

Слушай, знаешь, когда говорят: «Разрешите закурить», я говорю: «Кури, кто тебе не разрешает». Не я принимаю вот сейчас эти законы, я просто знаю, к чему это приводит. У меня за плечами 15 лет непосредственной работы против наркоторговли, и поэтому я об этом понимаю все, что можно понимать. У меня есть своя точка зрения. Если кто-то хочет употреблять, чтобы мне досадить, мне не досадят, досадят только себе.

И ведь еще раз говорю: наркотики ― это дерьмо, где наркотики ― там смерть и горе. Увидел наркотики ― беги. И еще раз про Литреева: не было бы наркотиков ― ничего бы не придумали.

Наш зритель Лунченков кидает нам донат, за что ему большое спасибо, и спрашивает: «У осужденного по 228 ― статья наркотическая ― есть шанс на нормальное будущее в России?». У осужденного по 228.

Сейчас очень сложно. Сейчас, когда человек сидел за торговлю наркотиками или за хранение в каких-то размерах значимых, куда бы они ни пришел устраиваться на работу, служба безопасности все время это будет отслеживать. Я встречал, наверно, скажу, сотни случаев, когда ко мне приходят и говорят: «Помогите, я попал в такую ситуацию, я не употребляю». Но человек, который когда-то употреблял, который за это сидел, всю оставшуюся жизнь ему придется доказывать обществу, что он нормальный человек. Это на самом деле так, такая логика жизни.

И что делать?

Что делать? Увидел наркотики ― беги, не приближайся.

Если уже произошло.

Все, значит, всю последующую жизнь ты должен понимать, из-за чего это случилось, помогать другим, доказывать всем остальным, что ты нормальный человек. Так жизнь устроена.

Ты с недавних пор два года уже как ведешь свой канал на YouTube. Ты доволен тем, как он развивается, общением со зрителями, с подписчиками?

Послушай, я в свое время попал в ситуацию, когда меня убрали из всех СМИ вообще. У меня не было никаких СМИ. Представь себе, за меня голосуют люди, у меня тяжелейшая кампания, я становлюсь главой города. Я становлюсь главой города ― и у меня абсолютный вакуум по СМИ, ко мне люди подходят и говорят: «Женя, как же так? Мы за тебя голосовали, а тебя нигде нет».

Я еще какое-то время терпел, а потом сделал свой блог на YouTube. И я вдруг понял, что мне не нужен телевизор. Я посмотрел, там на пике просмотров новости, допустим, четвертого канала самые рейтинговые, у них четыре тысячи народу. А у меня нормальные ролики по полмиллиона совокупных просмотров. Я думаю, мне вообще не нужны посредники, я могу со своей аудиторией общаться напрямую. И конечно, мне стало гораздо легче, гораздо проще, всё.

И сейчас так система человека задушить не сможет, потому что есть соцсети. Соцсети, конечно, это очень серьезный прорыв, совершенно иные коммуникации уже, коммуникации будущего. Причем я посмотрел, есть молодые, которые только в Instagram и YouTube. Понимаешь, без инстаграма сейчас тоже ничего своего не продвинуть, потому что инстаграм набирает. Молодых много во «ВКонтакте», но они потом уходят из «ВКонтакте», то есть это возрастная такая прослойка основная «ВКонтакте», а потом Instagram и YouTube.

А сколько ты проводишь времени в социальных сетях, сколько на это тратишь?

Очень интересно, я сейчас посмотрел, мне отчет пришел. Где-то у меня четыре часа в день экранного времени. И меня сначала это задело, думаю: ничего себе! Четыре часа в день я вот с этим айфоном, да это что такое? А потом вдруг до меня дошло: я вообще не смотрю телевизор ни одной минуты много-много лет ― раз. Второе: я не читаю газет много-много лет, потому что я просто ночью быстро отсматриваю ленту, я знаю, где что написали. И утром, когда новости какие-то идут, слушаю по радио, я эти новости уже все с ночи знал.

Плюс у меня вся переписка только в соцсетях. И получается, что у меня гигантское количество самых разных дел собрано в одном айфоне. Поэтому когда ты не читаешь газет, не смотришь телевизор и вся переписка здесь, то четыре часа общения в день ― это совершенно нормальная история.

Я часто смотрю за тем, как ты общаешься в твиттере. На некоторые сообщения ты отвечаешь довольно, скажем так, однозначно, категорично. Здесь у нас небольшая подборка, например, сообщение из твиттера «Московского комсомольца», где они пишут некие цитаты из Пушкова: «Пушков высмеял слова Трампа о мире между Россией и Украиной». Ты на это отвечаешь довольно однозначно: «У вашего Пушкова смех уже перешел в непрерывный».

Потом сообщение Znak.com про Литреева или, например, сообщение во «Взгляде» или в каком-то другом издании… В МК, в «Московском комсомольце»: «В США поразились поражающей силе патронов ФСБ». Ответ Евгения Ройзмана: «Напоминает пляски с бубнами воинственных индейцев для поднятия собственного боевого духа».

Или сообщение во «Взгляде»: «Расстрел людей на Майдане грузинскими снайперами пытались представить выдумкой Кремля» ― это их сообщение в твиттере. Ответ Евгения: «Хорош»… ― не могу цитировать, скажу так: «Хорош врать, вам и так уже никто не верит». И, например, сообщение в том же «Взгляде»: «Депутат Рады обматерил декоммунизаторов и поздравил с 23 февраля». Евгений Ройзман: «Фотка хорошая». Такой однозначный комментарий. Почему подобная манера общения в твиттере?

Объясню. Мне вообще очень нравился твиттер, когда там было 140 знаков. 140 знаков ― требовалось умение, вкус, стиль, чтобы в 140 знаков уложить основные мысли. Когда стало 280, еще расширилась немножечко поляна, немножко по-другому.

Твиттер очень коротко и жестко формулирует основные мысли, и когда я вижу пропагандистские ресурсы, такие подлые пропагандистские ресурсы, как «Взгляд», «Интерфакс», зачастую «Московский комсомолец» просто пробивает дно, я просто одной репликой пытаюсь как-то выровнять. Я посмотрел, что на мою реплику реплаев бывает гораздо больше, чем собственно на текст.

На сам текст.

И поэтому мне не стоит труда, потому что телефон под рукой, открыл, посмотрел, быстро пробежал, несколько фраз сказал, они потом работают без меня.

Но твиттер ― это субстанция жесткая. Тебе там могут что угодно, напихать как угодно. Естественно, ты отвечаешь соответственно. Понятно, что в фейсбуке я таких вещей, как правило, не позволяю, а твиттер ― это место коротких жестких формулировок. Иногда просто лень, просто уже лень разговаривать, поэтому очень укорачиваешь. Понятно, что в инстаграме такого я стараюсь не делать, в фейсбуке стараюсь не делать, на ютубе стараюсь не делать.

То есть это сознательное определение ролей.

Скажем так, с каждым надо разговаривать на его языке. Твиттер этот язык понимает замечательно. Поэтому когда Каца исключили из «Яблока», я написал: «Выстрел в член». Это подхватили, потому что это оказалось очень точной формулировкой, так и произошло.

Получается, что в твиттере сидят тролли, какие-то, значит, грубые товарищи. Или не так?

Твиттер ― он развязный очень, твиттер такой и есть. Фейсбук ― мощнейшая международная площадка для общения, а твиттер немножечко другой. В твиттере все журналисты, все новости выкладываются в твиттер. Тем более у меня там полмиллиона подписчиков, я могу формировать по-своему, или нивелировать чужую повестку, или формировать свою. Я с твиттером работаю.

Но в личном общении с нормальными людьми, понятно, что я на другом языке разговариваю. Если я попаду в какую-то другую среду, я буду на этом языке разговаривать.

То есть можно сказать, что ты каким-то образом свой образ создаешь и формируешь не просто так, а это некая работа.

В данном случае да, я преследую совершенно определенные цели. Я ненавижу пропаганду, потому что я родился в Советском Союзе, я видел, как отравляли нам мозги на протяжении всех этих лет, я не хочу, чтобы моя страна снова в это скатывалась, чтобы государственная идеология обслуживалась вот этими совершенно подлыми пропагандистами, чтобы они молодым ломали судьбы, ломали головы, зачем? Хоть как-то, хоть что-то я могу этому противопоставить, я буду это делать.

Образ Евгения Ройзмана в реальной жизни ― это образ продуманный или нет?

Слушай, у меня нет никакого образа, потому что я какой есть, я ни за кого другого себя выдать не смогу, даже если очень захочу.

Я попробую сформулировать. Евгений Ройзман в реальной жизни, такой политик из народа, такой свой парень, который с людьми устраивает пробежки, потом пьет с ними чай с пирогами, человек, который сторонник здорового образа жизни, его всячески продвигает и пропагандирует. Это так или нет?

Это одно из направлений моей деятельности, потому что я понимаю, что вот эта моя работа может принести какую-то пользу. Я много лет этим занимаюсь, мне очень нравится, что сейчас молодые, перспективные, которые растут, совершенно четко понимают, что здоровый образ жизни ― это один из основных залогов успеха. Пусть будет так. Молодые растут нормально, слава богу.

Разговоры про здоровый образ жизни. Сегодня политик Алексей Навальный вывесил у себя в инстаграме фотографию утренней вашей с ним пробежки здесь, в Москве. И ты потом тоже выложил, 15 километров вы пробежали. Это сколько по времени бежать, кстати?

Чуть больше полутора часов. Но мы бежали не торопясь, мы поговорили обо всем, он мне рассказал про Гуриева, мне интересно про Гуриева и про Журавскую. Рассказал некоторые вещи такие серьезные, я сейчас буду смотреть Гуриева внимательнее.

А почему он так заинтересовал?

Он интересен как именно экономист. Мне ряд вопросов был интересен, потому что у Гуриева очень хорошая репутация, к нему относятся с большим уважением.

Давайте напомним нашим зрителям, расскажем, если вдруг кто не знает. Сергей Гуриев ― в прошлом ректор Российской экономической школы, который был вынужден покинуть Россию и последние лет уже восемь, наверно, живет во Франции, если мне не изменяет память, и там работает. Один из самых профессиональных российских экономистов. Алексей Навальный тут на днях рассказывал о том, как был у него в гостях.

И мне было очень интересно, потому что меня занимает одна вещь. На сегодняшний день молодые от 18 до 24 лет ― 53% хотят уехать из России. Мало того, мы в моей передаче «Личный прием» на «Эхе» поставили голосовалку для людей: «Хотите ли вы, чтобы ваши дети учились не в России, уехали из страны?». 95%. Это чудовищно. Мало того, на сегодняшний день официально 4,5 миллиона русских живут за границей, это третья по значимости диаспора вообще в мире. 4,5 миллиона русских.

И надо понимать, что уезжают те, у кого есть знание языка, у кого есть знание компьютера, те, которые моложе, которые более дерзкие, которые готовы что-то делать, они уезжают. На самом деле это огромный минус для страны, невероятный минус для страны. В свое время очень хорошо сказал Аузан, я хочу, чтобы это еще раз прозвучало. Собрал абитуриентов и говорит: «Скажите, пожалуйста, как вы считаете, что является основным ресурсом страны?». И началось: природные богатства, нефть, алмазы, золото, газ. Он говорит: «Нет, основной потенциал страны, основное богатство страны ― это люди. И вот вам, говорит, два простых примера. Вот Зворыкин, который изобрел телевизор, который был русский и который изобрел телевизор. Можно считать, что в районе 8 ВВП его изобретение. Вот вам Брин, основатель Google. Это еще можно считать 10 ВВП». Всего двух человек он назвал.

В интервью уже упомянутому Дмитрию Гордону ты говоришь, что ― или это было в разговоре с Дудем, уже не помню, у Гордона, наверно ― в свое время, когда на тебя оказывалось серьезное давление в Екатеринбурге и ты даже раздумывал о том, чтобы уехать, ты не уехал…

Минуточку, я никогда не раздумывал.

Вернее, так, когда это в представлении некоторых было одной из опций, ты не уехал, потому что для тебя это было бы побегом. 4,5 миллиона человек, ты говоришь, уехавшие. Это побег, это их ошибка? Их можно за это осуждать?

Послушай, все люди свободны. Слава богу, границы открыты. Ты знаешь, есть замечательная русская пословица: «Бег не красен, да здоров». Если люди не видят применения себе здесь, они правильно делают, что уезжают. Просто я надеюсь, что когда-то обстоятельства изменятся и лучшие из них вернутся в свою страну. Так уже бывало в истории России, поменяются обстоятельства, люди вернутся, но у них уже будет другое образование, другой жизненный опыт, они привнесут еще что-то.

Когда мы говорим про изменившиеся обстоятельства, часто многие используют словосочетание «прекрасная Россия будущего», словосочетание, как раз твоим сегодняшним компаньоном по пробежке, Алексеем Навальным, созданное. Алексей Навальный для тебя тот человек, который может изменить эти обстоятельства?

Смотри, первое: Навальный ― боец. Это однозначно, это никто не сможет опровергнуть. Второе: Навальный не грузится, он подставляется, он берет на себя ответственность. Это тоже серьезное качество. Потом, обрати внимание, он не уезжает. И у него есть еще один очень серьезный плюс ― он умеет учиться. Я в этом уже несколько раз убеждался, он умеет учиться, дай бог, у него все получится.

Но из всех сегодняшних политиков, пожалуй, Навальный ― единственный, у кого есть структура большая по всей стране, огромное количество последователей, и эта структура держится не на деньгах. Я знаю людей, которые создают какие-то структуры, там платят деньги, но как только не будет денег, эти структуры исчезнут. Это все структуры «Единой России» вот эти, которая была там… «Молодая гвардия».

«Россия молодая» еще.

Движение «Наши», всё. Не будет денег ― этих структур не будет вообще. Например, «Идущие вместе» какие-то, «Наши», «Ихние», «Евонные» и так далее.

«Местные».

Да. А эти совсем другие, они идейные. Мало того, я же очень много общаюсь с молодыми, я вижу, что сторонников значительно больше. Кроме этого, у Навального гораздо больше сторонников среди взрослых, другое дело, что люди не обозначаются, но если у него будет возможность зарегистрировать партию, поверь, что придет очень много народу.

Поэтому дай бог, чтобы у него получилось, чтобы за него стояли, потому что на сегодняшний день я считаю, что ФБК ― это та организация, это народная организация, таких организаций в России осталось совсем немного.

А ты видишь Навального президентом?

Слушай, почему нет? Но это должен быть выбор. Если будут честные выборы, если люди проголосуют на выборах, пусть оно так будет.

Здесь продолжают наши зрители задавать вопросы. Продолжайте задавать вопросы еще. Целый блок политических вопросов к тебе. «Он хочет опять мэром стать?» ― спрашивает Максим. Луна Мунрайдер спрашивает: «Евгений, у вас есть амбиции стать президентом этой статьи?». И вопрос от Валерия: «Как вы считаете, вам позволят участвовать в каких бы то ни было выборах? Есть ли у вас такое желание?».

Давай по порядку. Есть ли желание принимать участие в выборах?

Смотри, что для меня интересно. Вот мой город, который я люблю, в котором я родился и вырос, я его знаю как свои пять пальцев, я его вот так на кончиках пальцев ощущаю. Если местное самоуправление немножечко отпустят, дадут вздохнуть, если у местного самоуправления будут хоть какие-то полномочия и будут прямые выборы мэров, я бы в своем городе пошел. Я понимаю, что делать, я знаю, как выиграть выборы, я знаю, что делать дальше. Это первое.

В нынешней конфигурации у нас мэра назначают, все-таки история закончилась. В стране выборов мэров нет, все.

Окей, выборы мэра на данный момент отметаем. Выборы в Госдуму, 2021 год.

Да, выборы в Госдуму. Я понимаю, что бы я делал в Госдуме, для чего мне нужен этот ресурс. Но развилка такая: или собирать подписи и идти по подписям, или идти от партии. У меня есть несколько разных предложений, я пока всерьез на переговоры не захожу.

А какие, если не секрет? «Яблоко»?

Послушай, несколько, у меня четыре разных предложения. Я не захожу пока в переговоры.

Четыре предложения идти от партий.

Не идти от партий, а уже вступить в переговоры, сверить позиции и так далее. Но практически все партии контролируются из администрации президента, поэтому это будет решение администрации президента. Иллюзий по этому поводу у меня нет никаких. Конечно, честнее, правильнее идти где-то у себя по одномандатному округу, собирая подписи. Но и ты сам, и те, кто слушает, должны понимать, что сбор подписей ― это абсолютно выстроенный механизм для недопущения неугодных кандидатов.

Наблюдали в Москве летом.

Тем более наблюдали все и видели. Поэтому сложно. Я буду искать какую-то свою нишу, я буду договариваться до того момента, до той границы, чтобы мне не было потом стыдно.

То есть принципиальная готовность выдвигаться в целом есть.

Да, конечно, конечно, потому что я понимаю, что если я пойду, то я выиграю. Но я думаю, что меня не выпустят. Но я постараюсь сделать все возможное. Нет так нет, что.

А есть у тебя эта готовность идти на компромиссы, если партия Х говорит: «Мы получили у администрации президента ее согласие на то, чтобы Евгений Ройзман, например, возглавил наш список по Свердловской области, если он не будет говорить про вот это, это, это, а также будет принимать участие в каких-то мероприятиях»? Например, фантазируем.

Смотри, тогда сразу надо разговаривать, что вот это, вот это, вот это и какие мероприятия, потому что можно, знаешь, так залезть, что потом детям своим в лицо смотреть не сможешь. Поэтому ну его нафиг.

Ты в разговоре с тем же Гордоном, уже в третий раз упомянутым, говоришь, что для тебя компромисс допустим, если до определенной границы.

Конечно.

Где эта граница проходит?

Граница, знаешь, наверно, потеря свободы какой-то. Это потеря свободы.

Потеря свободы для тебя в твоих действиях.

Да, да. Это невозможность говорить то, что ты думаешь, невозможность делать то, что ты считаешь нужным. Это очень серьезный, очень тонкий момент. Ты для себя должен понимать, насколько ты готов. Знаешь, есть очень интересная ситуация. Когда тебе предлагают деньги, ты, конечно, можешь взять деньги, но это будет ровно твоя цена, ты столько стоишь, понимаешь? Поэтому ты здесь должен очень тонко это чувствовать.

Я уже не в том возрасте, мне 57 лет, я могу себе позволить оставаться самим собой и безо всякой Госдумы. Причем, знаешь, самые серьезные вещи, пожалуй, в моей жизни мне удались тогда, когда я не обладал никаким статусом: когда я не был депутатом Госдумы, когда я не был мэром города. Поэтому…

Здесь, кстати, были вопросы про статус от наших зрителей еще до эфира. Ты часто пишешь про встречи с людьми, которые к тебе приходят. И вопрос был: а Ройзман с ними встречается как кто? Что он может сделать?

Послушай, я встречаюсь с ними как Евгений Ройзман, это такой нормальный статус. В своем городе, где я прожил 50 с лишним лет, я могу многим помочь. То есть я умею работать. И прием, вот такой прием, что ко мне идут люди, я этим занимаюсь уже двадцать лет. Двадцать лет ко мне идут люди со своими проблемами и просят помочь их решить. Понятно, что у меня схема отработана. Когда-то мне было полегче на федеральном уровне решать, но мне было сложно на местном, сейчас мне проще решать на местном, но нет такой возможности на федеральном. Но с появлением соцсетей я могу любую проблему сделать, вытащить в федеральную повестку.

Это соцсети. А если есть какие-то конкретные проблемы, у тебя есть возможность прийти, не знаю, к властям на местном или муниципальном уровне и сказать: «Здравствуйте, я Евгений Ройзман, вы меня знаете, решите вопрос»?

Прийти возможности нет, а позвонить и попросить элементарно. Я когда ушел…

С поста мэра.

Да. Я полгода, да, наверно, полгода практически отдыхал. Я провел последний прием в конце мая, больше ста, сто тридцать человек пришло, и как-то отдыхал. А потом люди приходят, меня ищут, ищут в музее, везде, на пробежку приходят. Мы уже видим, что все, востребован, надо начинать снова. Когда я снова начал, у меня был некоторый страх. Ладно, я мог куда-то позвонить и сказать: «Здравствуйте, это Евгений Ройзман, глава города, вот такая ситуация». А сейчас я так сказать не могу. Сейчас я говорю: «Здравствуйте, это Евгений Ройзман, у меня пришли люди, такая ситуация». И вдруг мне говорят: «Да конечно поможем, отправляй людей к нам, все сделаем».

И я вдруг раз, другой, третий, и я понял, что вот эта приставка, что я глава города, это была какая-то приставка. Здесь имя оказалось гораздо важнее должности. У меня практически тот же самый ресурс остался, те люди, с которыми я работал, всегда готовы мне помочь, то есть готовы помочь людям.

Вопрос Луны Мунрайдер: «Евгений, есть амбиции стать президентом этой страны?».

Слушай, никогда у меня не было таких амбиций, вообще никогда. Никогда не было таких мыслей, никогда не было таких амбиций, потому что есть вопросы, на которые у меня нет ответов. У меня нет ответов, я не знаю, что в каких-то ситуациях делать, думаю так и сяк. А потом надо понимать, что президент, что президент России, что президент Украины, что президент Соединенных Штатов ― я этим людям никогда в жизни не завидовал, понимаешь? Мне легче просто оставаться свободным человеком, потому что президент ― это самый несвободный человек.

Здесь еще, наверно, чтобы завершить вопросы, связанные с политическими темами, Гурд Фомич: «Евгений, что делать с голосованием? Игнор?». Имеется в виду, очевидно, голосование по поправкам в Конституцию, которое через два месяца у нас пройдет.

Смотрите, на самом деле они там назначали их на апрель, сейчас у них понимания нет.

По-моему, ориентировочно 22 апреля неофициально.

Да, они могут отложить на любое время. Таким скопом все поправки. Делать ставки будут снова на пожилых, уже начинают методички по всем администрациям, что обязательно явка-явка-явка. Явка ― это №1 в этой истории. Поэтому я, конечно, буду игнорировать, потому что я в этом участвовать не хочу. Но ты же не садишься играть с наперсточником, ты все знаешь, что будет. Поэтому ты просто проходишь мимо, ты в этом не участвуешь. Я не буду в этом участвовать просто из таких гигиенических соображений.

Поэтому я со стороны наблюдаю за этой ситуацией, я долго ничего не говорил, потому что мне было непонятно, что происходит. Есть замечательная мудрость такая: «Не знаешь, что делать, не делай ничего». Я не могу понять, в чем спешка, я не могу понять, почему это очень хаотичное движение.

Это несомненно, но просто это ведь отразится на жизни всей страны в конечном счете. И сделать вид, что это не происходит, довольно сложно.

Послушай, я считаю, что вот эта Конституция, которая есть, ― это Конституция, которая позволила кучке людей захватить власть в стране, узурпировать и использовать в своих личных целях. Поэтому Конституция не оградила страну от того, что произошло.

А благодаря тем поправкам, которые сейчас предлагаются, эта суперпрезидентская Конституция станет ультрапрезидентской в квадрате.

У меня нет никаких иллюзий по поводу происходящего вообще. Участвовать в этом я не хочу. Как этому сопротивляться? У меня пока нет понимания. Идти и писать «нет», ну сходи и напиши «нет», но ты этим увеличишь явку. Они потом скажут: «70% пришло». Оттого что ты написал «нет» или неприличное слово, ситуация не поменяется. А абсолютный игнор, конечно, будет виден всем. Я ни при каких обстоятельствах сам в этом участвовать не буду.

То, что люди сейчас не выходят на улицы, а политики их не призывают выйти на улицы протестовать против этих поправок, ― это правильно?

Тихон, это очень серьезная ситуация. Выходить можно, когда произошла какая-то отчаянная несправедливость и ты не можешь молчать, тебя подбрасывает. Ты не можешь молчать, ты понимаешь ― что бы ни произошло, ты должен выйти, потому что дома сидеть стыднее. А здесь ситуация медленная, размытая. Как ты пойдешь рубиться за ту Конституцию, в которую вдруг в один день приняли поправку и в полтора раза увеличили президентский срок? И те, которые эту поправку принимали, с четырех до шести лет президентский срок увеличили, им за это дали еще годик в Думе посидеть.

Да-да.

И ты вдруг видишь, что это совершенно беспомощная, бесформенная вещь, которая уже сыграла свою службу, которую меняют в течение одних суток в любом направлении, а ты пойдешь за нее костьми ложиться. Как так? Тоже какая-то идиотская ситуация.

Еще одна очень важная вещь, я ее говорю сейчас для всех очарованных и хороших, искренних, честных людей. Если ты не можешь людей вывести на митинг, не заявляй этот митинг, не выходи, потому что если у тебя очень серьезная тема, ты ее хочешь обозначить, ты не сумел людей вывести на митинг, ты сработал против идеи, ты показал, что вас нет, эта тема ничего не значит для людей.

Поэтому я против того, чтобы выводить людей в пустоту. Если выходить, то выходить всем уже по-настоящему. Но тогда нельзя торопиться, это политика, здесь ноги не должны бежать вперед головы. Ситуация по Голунову была настолько очевидная и откровенная, что люди вышли, люди вышли по-настоящему, люди были возмущены и готовы были сутками находиться на улице. А здесь ситуация размытая, аморфная, неконкретная совершенно. Сложно, людей не вывести.

Евгений Ройзман, «Еще не вечер» на Дожде. Присылайте свои вопросы в чате на YouTube, подписывайтесь на телеканал Дождь и подписывайтесь на регулярные пожертвования: tvrain.ru/podpiska и tvrain.ru/donate.

Большое количество вопросов связано, конечно, с темой борьбы с наркотиками. Вопрос от Святого Пигидия, подписан именно так этот вопрос: «Большинство развитых стран признало эффективность метадоновой терапии. Ройзман считает себя умнее лучших ученых мира?».

Слушай, на самом деле вот это очень спекулятивное заявление. То есть заявление, которое не отражает действительности вообще. Вот таким умникам я хочу сказать одну очень простую вещь: в свое время были такие же умники, которые с алкоголизмом боролись кокаином. Они считали, что если нюхать кокаин, не будет алкогольной зависимости. Они пересадили кучу народа на кокаин. Потом с кокаина их снимали через морфин, понимаешь?

А для меня есть другая история. В свое время Лев Николаевич Толстой считал, что огромная проблема, что мужики пьют водку, огромная проблема. И он искренне считал, что мужики пьют водку, потому что не знают, что есть пиво, а вот если сделать пиво, то мужики перестанут пить водку. И Толстой заводил пивоварню, у него получилось, мужики приучились пить пиво. Только водку пить не перестали, понимаешь? Это то, что произошло с Толстым.

Поэтому появление любого нового наркотика ― это огромная проблема. Почему я так говорю? Я сталкивался с метадоновыми наркоманами, они гораздо тяжелее, чем героиновые. И если начать вот эту метадоновую программу, Украина столкнулась, они сделали заместительную терапию, потому что у них была армия героиновых наркоманов. Так вот, у них армия героиновых наркоманов никуда не делась, но появились еще и метадоновые. Мало того, у них была куча уголовных дел по врачам, которые этим метадоном начали торговать. Это наркотик, и он начинает расходиться. Поэтому для меня эта ситуация…

Но это же факт, что в ряде стран мира метадоновая заместительная терапия используется.

Слушай, а в ряде стран она не используется. Мало того, во всех странах без исключения, во всех цивилизованных странах существует принудительное лечение в той или иной форме. Для того чтобы попасть на принудительное лечение, Швеция ― супертолерантная страна, подростку достаточно быть в общественном месте в состоянии наркотического опьянения, чтобы попасть. В каких-то других странах достаточно того, чтобы ты совершил незначительное правонарушение за рулем, попался пьяный, в наркотическом опьянении ― все, ты уезжаешь на принудительное лечение. Просто разные формы есть.

В Америке, кстати, оно достаточно жесткое, там первая стадия, там есть наркосуды. Там очень просто устроено. Ты попадаешь за какое-то незначительное преступление, связанное с наркотиками, у тебя появляется замечательный выбор: или идти в тюрьму, или идти лечиться. Сначала тебе назначается амбулаторно, причем за тебя ответственность несет тот судья, который вынес это решение. Если ты амбулаторное решение не выдерживаешь, все, ты уезжаешь на стационар. Это достаточно жесткая система.

Поэтому везде, где касается наркотиков, у меня позиция жесткая. Наркотики ― говно, наркотики ― это смерть и горе. Но когда мне начинают рассказывать: «А вот я покурил и со мной ничего не сделалось», послушайте, вы мне рассказываете: «Я заплывал за буйки, ничего такого», а я пятнадцать лет сидел за этими буйками и этих утопленников вытаскивал, понимаешь? Поэтому мы на разных языках разговариваем. Моя позиция выверенная, у меня за плечами 15 лет, через меня прошло около десяти тысяч наркоманов.

Есть большое количество вопросов, критических в том числе, к Евгению Ройзману от наших зрителей. Фрик Тревел спрашивает: «Сколько больных людей реально погибло от пыток в „Городе без наркотиков“?».

Слушай, пишет явный мудак. Мало того, или он просто дурак, или он насмотрелся какого-то телевизора. Но даже по телевизору я такого не помню.

Дальше еще вопросы, связанные с этим. Андрей Налимов: «Как правильно пристегивать наркоманов к батарее отопления?».

Вот смотри, еще один мудак. Никто никого никогда в жизни к батарее не пристегивал.

Окей, но есть некое представление.

Послушай…

Сейчас, секундочку. Которое заключается в том, что Евгения Ройзмана критикуют за методы, которые он поддерживает. Это я сейчас цитирую некое вот это представление. Методы Евгения Ройзмана осуждают.

Тихон, подожди. Это ты сейчас цитируешь нескольких мудаков, которые говорят. Но ты должен понимать, что против меня много лет работала государственная машина пропаганды, сурковская машина пропаганды против меня работала. На самом деле через меня прошло порядка десяти тысяч человек, как минимум половина, большая половина перестала колоться.

Смотрите, я делал это так, у меня получалось. Я своих воспитанников вижу каждый день, люди позаканчивали институты, куча детей. Расскажите, как это делали вы. Нет вопросов, все, я, может быть, это как-то так делал, сяк, у меня получалось. Расскажите, как это делали вы. И вдруг в этот момент все разговоры заканчиваются, потому что оказывается, что никак не делали.

А на самом деле одна из очень серьезных проблем ― есть такие абстрактные гуманисты, люди, которым нравится быть добрыми за чужой счет. А я ― вот простой совершенно парень, ко мне приезжало 30, 40, 50 человек в день, вставали на колени, мужики рыдали, говорили: «Спасите, помогите, сделайте хоть что-нибудь». Я говорю: «Где ваш-то? Покажите хоть». Они открывают багажник, в багажнике привезли, или на веревке притащили полусгнившего, или в цепях. Всякое видели, понимаешь? И мне надо было… Нас было несколько парней всего, нам надо было что-то делать, мы с нуля создавали эти реабилитационные центры. У нас на пике 320 человек было. И у нас же получалось, у нас получалось. Я еще раз говорю, я каждый день кого-то из своих выпускников вижу. Я делал это так, мне приходилось одновременно удерживать там просто в карантине до 50 человек героиновых наркоманов. Расскажите, как вы это делаете.

Есть какие-то поступки, шаги, решения, методы в этом, которые ты считаешь ошибочными? Твои.

Не увидели, когда страна поменялась. Не увидели, когда поменялась страна. Страна очень сильно поменялась.

То есть?

Страна поменялась, государство стало другим, потому что когда мы начинали, власть видела, что мы на себя взяли тяжелейшую задачу, ту, которую власти было решить не под силу, ту, которой власть не занималась. И поэтому нас поддержал Россель, губернатор поддержал, прокуратура поддержала, нам помогли. А потом страна стала меняться. И потом вдруг я с ужасом увидел, что они громят наши реабилитационные центры, они не понимают, что сейчас на улицу уйдут триста человек наркоманов, им пофиг, что с ними будет, как это будет выглядеть, сколько они совершат преступлений, им пофиг, что они погибнут. Им нет разницы никакой, понимаешь?

И вот это меня просто напугало, что я вдруг увидел совершенно иных людей во власти, для которых это все пустой звук. То есть людские жизни их не касаются. Не заметили, когда страна поменялась.

А правильно ли я понимаю или неправильно, что сейчас формально с фондом «Город без наркотиков» ты никак не связан? Собственно, с того момента…

Да, с 2014 года я прекратил все отношения, но я остаюсь в этой ситуации, ко мне постоянно идут, ко мне постоянно идут с детьми, мне надо что-то придумывать, решать. Я вынужден все время читать лекции, потому что я умею с подростками говорить на одном языке, мне есть что им сказать. Я вынужден оставаться в теме, при этом я все время собираю сравнительное законодательство, я смотрю, что происходит в других странах, отслеживаю все тенденции.

А почему после того, как ты ушел с поста мэра ― сколько уже? ― два года назад, да? Почему ты не вернулся в фонд?

Там жесточайшая конфликтная ситуация, это уже не тот фонд, это не та народная организация, которая была, просто уже не по пути. Я не знаю, мне просто сейчас энергии не хватит. Может, и хватит…

А ты поддерживаешь то, что они делают сейчас?

Когда что-то честно и нормально делают, почему нет? Я поддерживаю всех, кто работает, всех, кто что-то делает. Но я не знаю, я думал просто на другом уровне, все равно тема не отпускает. Что могу, я делаю.

Катана Ли спрашивает: «Как Ройзману выпуск Дудя про ВИЧ и конкретно Красовский там?».

Смотри, я не считаю, что Красовский самый большой специалист и что он хороший спикер. У некоторых он вызывает достаточно резкое и совершенно понятное отчуждение. Но то, что сделал Дудь, он молодец, у Дудя есть один очень серьезный плюс. Он любую тему, которая может быть как угодно обмусолена, открывает заново огромному количеству людей и, самое главное, своей аудитории. Это настолько важно, и фильм «Колыма», и фильм про ВИЧ, это очень важно. Его фильм уже сработал, потому что люди пошли узнавать свой ВИЧ-статус. В разы увеличилось количество запросов. Это очень правильно он сделал, он молодец.

Там, насколько я понимаю, заместительная терапия не подвергалась такой критике, как с твоей стороны.

Смотрите, я практик, я знаю, к чему это приведет. Я все это проходил, я все это видел. Мало того, мне доводилось работать с метадоновыми наркоманами, они не понимают, что это такое. Дудь на самом деле приезжал, мы с ним об этом разговаривали часа полтора, он меня снимал для этого фильма, но я не попадаю в концепцию, видимо, по какой-то причине.

Я с этим столкнулся в 1999 году, когда у нас подряд пошли ВИЧ-инфицированные. В общем, из ста парней, героиновых наркоманов сорок ВИЧ-инфицированных. Вот такая цифра в среднем держалась. Девчонки практически все. Но на самом деле вот эти последние выявления, когда уже в последней стадии, это, как правило, те наркоманы, которые заразились уже давно, потому что все уже давно пользуются одноразовыми шприцами. И сейчас ВИЧ в совершенно иных социальных слоях, как правило, это половым путем.

Здесь Александр Родионов в чате на YouTube просит спросить про Екатеринбург. «Почему сносят исторические здания? Почему Городок чекистов в таком ужасном состоянии?».

Проблема заключается в том, что вот этот стиль, конструктивизм, понимаешь, конструктивизм ― это такая жемчужина Екатеринбурга. Порядка 148 зданий мы выявили, выполненных в конструктивизме. Но надо понимать, что все, что единовременно сделано, единовременно приходит в упадок. Кроме этого, все, что сделано в конструктивизме, делалось руками раскулаченных, руками зеков и так далее. Душу в это строительство не вкладывал никто.

Поэтому там деревянные перекрытия, все отпадает, это содержать очень сложно. Но это все памятники федерального значения, за них город не отвечает, отвечает региональная администрация за них. И одновременно 148 зданий в стиле конструктивизма содержать в порядке очень тяжело по деньгам сегодня. Я думаю, что с этим связано в первую очередь.

Плюс это город, земля в городе очень дорогая, эти памятники… Существуют целые механизмы районирования, человек покупает, потом вдруг крышу срывают, чтобы там протекало, потом делают пожар.

Это как-то будет спасено?

Да нет, я знаю, о каком здании говорят, его уже снесли, там будет новый квартал. С другой стороны, понимаешь, в жизни всегда короткое одеяло, там на горке место замечательное, это старое здание снесли. Я считаю, что нельзя было сносить, ему надо было давать какую-то новую жизнь. Но его снесли, там будет квартал, там будут замечательные квартиры, туда заедет человек пятьсот и будут счастливы, понимаешь? И вот теперь смотри…

А здесь спрашивают: «Почему Ройзман, будучи мэром, не внес эти памятники в список наследия?».

Послушай, эти все памятники в списке наследия, то есть эти все памятники в списке памятников.

Но федерального значения.

Они к городу не имеют отношения, городу невозможно их содержать.

А перевести их под ответственность города невозможно?

Городской бюджет просто этого не вытянет, просто не вытянет. Надо же понимать, что в Москве есть бюджет под три триллиона, больше 2,6 триллионов бюджет. А в Екатеринбурге другая ситуация, там 40 миллиардов.

Тяжело было перестроиться после завершения твоей работы в качестве мэра на обычную жизнь?

Слушай, у меня первое, что возникло, ― это ощущение свободы. Я как сдал дела, иду по городу, солнце светит, все машины сигналят, люди руками машут, останавливаются, фоткаются, и мне так хорошо, я понимаю, что я свободный человек.

А чем ты занимаешься?

Я утром проснулся, я снова свободный человек. Послушай, на самом деле я историк, я исследователь. У меня первый в России частный музей иконы, там огромная научная база, огромная библиотека. Я этим занимаюсь вообще в ежедневном режиме, музей «Невьянская икона», их вообще в России всего два, частных музея иконы. Миша Абрамов ― это «Музей русской иконы» в Москве ― погиб, я сейчас один остался.

Плюс у меня постоянный контакт с университетом, я читаю лекции по истории, по XVIII веку, по античке. Мне это нравится, я в этом понимаю, особенно все, что касается XVIII века. Я этим занимаюсь. Мне есть чем заняться, я тренируюсь, я Iron Man сделал наконец, много лет хотел. Мне есть чем заняться.

Не скучно.

Нет.

А что сделать много лет хотел?

Iron Man пробежал я, железную дистанцию. Плюс я веду передачу на «Эхе», «Личный прием», это самая рейтинговая передача. Плюс я веду просто прием граждан, это достаточно серьезное дело. Поэтому мне есть чем заняться.

Есть чем заняться, но в 2021 году у нас есть шансы увидеть Евгения Ройзмана в ходе избирательной кампании в Госдуму.

Увидим.

Евгений Ройзман, политик, общественный деятель, бывший мэр Екатеринбурга и просто Евгений Ройзман в программе «Еще не вечер». Спасибо большое. Меня зовут Тихон Дзядко. Ставьте лайки, распространяйте это видео и подписывайтесь на телеканал Дождь: tvrain.ru/podpiska и tvrain.ru/donate. Спасибо всем, до встречи через неделю.

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.