В гостях у Натальи Синдеевой — советский и российский тренер по фигурному катанию Татьяна Тарасова. В этом интервью она подробно и эмоционально рассказала о том, как она себя чувствует, оставшись без работы в России, почему не принимает предложения о работе из-за рубежа, что думает о допинговом скандале вокруг российской сборной на Олимпиаде, а также поделилась своим мнением о судьбах юных фигуристок и возрасте, в котором человек может стать частью большого спорта.
Синдеева: Программа «Синдеева» и вы даже не представляете себе, как я счастлива, что у меня в гостях Татьяна Анатольевна Тарасова, величайший тренер, человек-легенда, человек, который выпустил самое большое количество чемпионов на лед, разных чемпионов, рекордсмен, и никто этот рекорд до сих пор не побил. Татьяна Анатольевна, спасибо вам большое, я очень рада, правда. У меня такое детское восторженное ощущение от нашей программы.
Тарасова: Наташа, спасибо вам большое за вашу память, потому что уже в нашем как-то кругу уже не принято вспоминать, кто что делал, иногда наоборот, так сказать, стараются это забыть, поэтому мне очень приятно, потому что действительно я работала всю жизнь. Я была абсолютно счастлива, что я работаю, работала бы и работала дальше.
Синдеева: Татьяна Анатольевна, раз мы уже этого коснулись, я честно скажу, я, когда посмотрела большое количество ваших интервью и много прочитала, у меня первые все эмоции были про то, вот как раз поговорить, ну как же так, ну почему наша страна все время забывает про своих героев. Так было с вашим отцом, величайшим тренером хоккейным, когда его вдруг просто отправили на пенсию в расцвете сил и возможностей. Во многом так случилось и с вами. Но я посмотрела программу Собчак, которая была же тоже на Дожде, и я помню, что у Ксюши, видимо, такие же были эмоции, она про это полпрограммы с вами говорила, и я не очень хочу это повторять. Вопрос, как сейчас? Вот что сейчас, из чего складывается ваш день? Вы все так же продолжаете ходить куда-то на тренировки?
Тарасова: Нет, не продолжаю. Во-первых, в этом году болела, а во-вторых, вот сейчас только прихожу как бы в себя. Некуда ходить и не на кого ходить. Кто-то приглашает, бываю на контрольных прокатах, это конечно, от и до, я это все очень люблю, уважаю, я все записываю и всем раздаю какие-то свои на каждого человека сборной команды юниорской и взрослой свои какие-то пожелания. Но в принципе сейчас каждый знает, что он делает, и если спрашивает кто-то какого-то совета, то только Тамары Николаевны Москвиной.
Синдеева: Почему?
Тарасова: Не знаю. Вот потому что мы как-то друг к другу уважительно относимся, и вместе катались, и работаем вместе всю жизнь, и не считаем, наверное, что это или я совру или она не услышит. Но это не важно. Это не важно, сейчас тренерский состав хороший, видите, какие у нас девочки.
Синдеева: Давайте тогда про недавние победы невероятные. Вот Александра Трусова. Я, честно, не видела ее выступление…
Тарасова: Я даже не знаю, знаете, вы меня пригласили, я думаю, интересно, про что же будет разговор. Я вот скажу вам про эту группу, про всю группу Этери, которая работает втроем со своими помощниками. Я думаю, что они работают абсолютно на равных, потому что я вижу там работу каждого, в каждом.
Синдеева: А там три тренера, получается?
Тарасова: Да, там три тренера. И это очень грамотно, это очень удобно для работы, это очень профессионально. И она трудоголик, она по десять часов в день вкалывает, она на коньках в основном всегда.
Синдеева: Этери Тутберидзе, это тренер, который воспитал Липницкую,
Тарасова: Да, тренер, который воспитал, она воспитала уже целое поколение, понимаете, и как бы не одно. Да, там ей ставят какие-то претензии, что вот она только в молодом возрасте, но она хочет воспитывать только чемпионов. Она дает человеку все, они дают, вот эти трое, понимаете, Сережа Дудаков, Блейхенгауз, это ребята, которые воспитанники Кудрявцева Виктора Николаевича, который вообще был у нас по технике. Этери говорит, Татьяна Анатольевна, я у вас была и была у вас на тренировках, но вы были заняты Климовой и Пономаренко, и я сидела каждый день…
Синдеева: Когда она еще сама танцевала?
Тарасова: Да, когда она сама каталась, да. Я не знаю, кто у нее тренер, я знаю, что она потом уехала, у нас был такой «Балет на льду», и она уехала с ним в Америку. И там, не знаю что, они распались, они были в том городе, где там была катастрофа. И, в общем, им дали всем возможность работать в Соединенных Штатах, но она, немного поработав, она сюда приехала.
Синдеева: Как и вы.
Тарасова: Нет, я не работала с иностранцами, я работала потом, после Алеши.
Синдеева: После Ягудина.
Тарасова: После Ягудина, да. Я работала там с танцами, пару вот поставила пятикратных чемпионов Америки. Я их просто знала, нашла, и партнера и все, а потом сразу отдала Тамаре Николаевне, потому что сама тоже не могла работать, больше 80 часов я не могла в Америке работать. Я это все время тратила только на своих, я там не работала с чужими. У меня вот только были израильтяне и итальянцы, которые приезжали время от времени, не были все время на катке. Это потом я взяла уже девочек, потому что такая была, не потому, что у меня был какой-то азарт, хотя он, конечно, был…
Синдеева: Мне кажется, азарт был.
Тарасова: Ну, конечно, но мне японцы предложили. Когда они мне предложили работать с мальчиком в то время, когда я, в общем-то, нуждалась в работе, когда мы только приехали туда с Куликом, я хотела сделать для Кулика. Я его спросила, он даже захлебнулся, он на следующий день мне только сказал, ну возьмите, если вам хочется. Но я поняла, что я не возьму, я даже зря у него спрашивала, потому что я не возьму, не возьму кого-то в ущерб тому, ради кого я поменяла свою жизнь. Понимаете, я не возьму. Я не брала. А он был очень сильный.
Синдеева: Японский?
Тарасова: Да. Это был Такэси Хонда, он очень был сильный. И мне вот на таком листе с золотыми печатями от японской федерации, практически от правительства, пришло такое письмо с какими-то прекрасными предложениями, которых мы, конечно, никогда не слышали и не знали. Но я не могла этого себе позволить, потому что я хотела выиграть. Никто в это не верил, да, и мы выиграли.
Синдеева: Сейчас верну вас к Этери.
Тарасова: Вот Этери, она была в это время, и она начала работать. Она начала работать сразу заметно. Там искали старшего тренера, ее сразу взяли в «Самбо-70», и она начала работать, знаете, это ведь сразу видишь, кто как начинает работать. Понимаете, у нее получились эти девочки, которые, я, например, ездила на них смотреть в Минск, на Чемпионат мира в Минске, потому что эти девочки уже, малютки, такие были все маленькие, Юлька и уже, по-моему, появилась Женя, или Женя еще не появилась, в общем, у нее были девочки, и они все распределились, в юниорском спорте они все распределились очень высоко. Они все выиграли.
Синдеева: Да, это удивительно, это какой-то совершенно звездный состав.
Тарасова: Они нашли ключик золотой, понимаете, но они его искали. Они его втроем нашли, и они понимают, как с девчонками работать, и сейчас за собой потянули весь мир. Это прекрасное ощущение, когда ты на спине везешь весь мир. И все стали пробовать, и вы знаете, у многих стало, кое у кого, вот так скажем, кое у кого стало получаться. Но они первопроходцы.
Синдеева: Татьяна Анатольевна, вот смотрите, Липницкая после ошеломительного успеха вдруг сошла с арены, видимо…
Тарасова: Не вдруг.
Синдеева: Вот, смотрите, это психологически не выдержала, ну молодые девчонки. Вот я вчера смотрела выступление Трусовой, вот специально перед программой. Я думаю, господи, ей же 14 лет, но она…
Тарасова: Даже страшно.
Синдеева: Конечно. Но она уже выступает среди взрослых. Как психологически справиться с этой ответственностью, которая на тебя падает? С этой славой, с этой популярностью? А тебе всего 14 лет, ты еще…
Тарасова: Не четырнадцать, пятнадцать. Тара Липински выиграла Олимпийские игры, ей было пятнадцать.
Синдеева: Вот. Это всегда так было, и раньше так было?
Тарасова: Мишель Кван тоже выигрывала с пятнадцати лет.
Синдеева: То есть в пятнадцать лет ты уже попадаешь во взрослую…
Тарасова: Ты учишь, учишь, учишь, в пятнадцать лет ты начинаешь этим владеть. А потом наступает пубертат.
Синдеева: Что потом происходит? Вот, может быть, это неправильное правило?
Тарасова: Вот и все. Потому, что чем больше они умеют, тем больше у них останется.
Синдеева: Это можно пережить, как вы думаете? Липницкая может вернуться?
Тарасова: Я думаю, что Этери и ее спортсменки, и не только ее спортсменки, я думаю, найдут, как это пережить, вот что важно.
Синдеева: Что случилось с Липницкой?
Тарасова: Ничего. У нее началась раскоординация. Она поправилась.
Синдеева: Но это из-за возрастного, то есть это гормональное, физиологическое…
Тарасова: Конечно. Гормональный физиологический сдвиг, и все. Она начала расти чуть-чуть, она начала чуть-чуть полнеть, она начала чуть-чуть оформляться.
Синдеева: Как это все тяжело.
Тарасова: Страшное дело. И это все уходит. Потому что маленькие они, во-первых, не боятся ничего.
Синдеева: Конечно. И падать низко, вот так, по-честному.
Тарасова: Ну, да, и сейчас невысоко.
Синдеева: Татьяна Анатольевна, ну подождите, а это правильно?
Тарасова: Вы знаете, если они дорастут все до восемнадцати, как предлагают там, в техническом комитете, наверное, много людей будет предлагать, потому что им надоело смотреть на наших, которые выходят, и на них встают залы. На Этери встают залы и на ее учениках. Надоело, и понимают, что у них никак не выиграть, и поэтому они хотят дождаться. Но когда ты дождешься, ты же не будешь сидеть носки вязать, ты будешь тренироваться, ты будешь выступать на соревнованиях. Наступит какое-то разочарование, потому что ты будешь…
Синдеева: То есть они к восемнадцати годам будут «сливаться»?
Тарасова: Ну, да, но в Европе у совсем маленьких, у них вообще не поставлена, как сказать, работа с юниорами. У нас же так же, как в музыкальных школах, у нас поставлена работа с детьми. Это такой плюс нашей власти, нашему строю и тому, что это продолжается уже так долгое время, и что как раз в этом смысле не обломили, не переломили, не придумали что-то новое, понимаете. А что есть детские спортивные школы, и способные дети не платят ни за что. Потому что тренеры заинтересованы, чтобы у них были, потому что тренеры на них становятся тренерами.
Синдеева: Татьяна Анатольевна, а как это происходит? Вот я услышала, опять же, когда готовилась, я услышала короткое интервью Этери, и ее там журналист спрашивает, а почему вы не стали чемпионкой. И она говорит, ну потому, что на меня не нашлось такой условной Этери, такого тренера. Вот она же тоже когда-то каталась, правильно?
Тарасова: Она неплохо, кстати, каталась, я тоже смотрела пленку, как она каталась.
Синдеева: А почему вы ее… То есть она не попала в вашу зону внимания как-то? Как это происходит?
Тарасова: Она не попала. Она не попала, потому что я готовила Климову-Пономаренко к Олимпийским играм.
Синдеева: Татьяна Анатольевна, вот то, что сейчас девчонки молодые делают на льду, вообще, я не специалист, а просто зритель, я просто замирала…
Тарасова: Все девочки. Все катают одинаковую программу, понимаете.
Синдеева: Да. Но вот у меня вопрос, где возможности человеческого вообще организма? Ведь в ваше время не делали такое количество четверных такие ребята. Вот было такое? Это было?
Тарасова: Вы знаете, я, например, как бы прыгала, у меня не было вопроса.
Синдеева: Ну, у вас случилась травма, и дальше…
Тарасова: Нет, ну не важно. Если бы мне кто-то сказал, не кто-то, а тренер сказал, мы с завтрашнего дня учим аксель два с половиной оборота, я бы учила.
Синдеева: То есть, тогда не было такого запроса?
Тарасова: Не было такого запроса. Вы знаете, мы делали по сто подъемов с Жорой, царство ему небесное, по двести, и никак не могли…
Синдеева: Каких подъемов?
Тарасова: Парой, я в парном катании каталась.
Синдеева: Подъемов, в смысле, когда вас поднимают?
Тарасова: Подъемов, да. И никак не могу сесть на правую руку, ну никак, и вроде я там… И никто не подсказывал хват, потому что как-то у нас соскочила рука, и я села вокруг большого пальца, и сразу я села. Но до этого надо было тысячи сделать, понимаете, к этому шли.
Синдеева: То есть организм был и тогда готов.
Тарасова: Организм, нет, организм наш, были же одиночники, которые уже, например, Лена Водорезова прыгала уже у Жука два, когда мы ушли, она прыгала два-три тройных прыжка.
Синдеева: Но сейчас сложнее технически…
Тарасова: Мы же могли бы задуматься, правда?
Синдеева: То есть тогда даже не пробовали.
Тарасова: Нет.
Синдеева: Вот у меня как раз был вопрос, где это ограничение, условно, а что будет через два…
Тарасова: Нет ограничений.
Синдеева: Ну как нет? Человек не может шесть сделать.
Тарасова: Ну нет ограничений. Вы сначала что, здесь работали?
Синдеева: Нет.
Тарасова: Нет, правда? Вы идете, правда? А потом…
Синдеева: Ну тут же есть физическая возможность.
Тарасова: А потом это тоже другие возможности, это тоже другая подготовка.
Синдеева: Да? То есть вы считаете, что через какое-то время и шесть могут начать крутить?
Тарасова: Ну, когда, может быть, ботинки другие сделают, когда коньки другие сделают. Жаль уже только, что жить в эту пору прекрасную…
Синдеева: Ну ладно-ладно, подождите…
Тарасова: Нет-нет, ну это не завтра, нет, и не послезавтра. Понимаете, вот, например, остался Ханю, он же не для того, он же не треплется, он же не говорит, что ему не нужна эта слава, ему не нужно пиариться, его и так весь мир знает. Но он же говорит, что он остался, весь травмированный, для того, чтобы сделать на Олимпиаде прыжок не аксель, который очень сложный прыжок, аксель три с половиной, а четыре с половиной. Мы с Лешей пробовали, он падал. У Леши был очень хороший аксель, лучший был в мире аксель, но падение с него, когда ты хочешь четыре с половиной оборота… Ты летишь лицом, ты можешь… И поэтому, вот он остался, у него есть цель, это его мотивирует каждый день на работу.
Синдеева: Татьяна Анатольевна, не могу просто, я все равно, у меня сердце сжимается, вот я вижу, как вы рассказываете про своих учеников, про свою работу… И как так может быть, почему? Я все равно, у меня до сих пор почему-то…
Тарасова: Вы знаете, ко мне Тамара Николаевна подошла, Москвина, и сказала: «Таня, я прошу тебя, перестань просить себе каток»
Синдеева: А вы же вообще не просите, в том-то и дело! Вот у меня и вопрос был, вы же не просите.
Тарасова: Я уже у всех попросила, у кого могла. Наверное, люди думают, что они для меня это сделали. Но я не работаю в ЦСКА, где построен второй каток. Я там не работаю, я там…
Синдеева: Татьяна Анатольевна, вот вы доверенное лицо были Путина. Вы в 2018 году с ним встречались?
Тарасова: Ну, мы встречались, как все встречались доверенные.
Синдеева: Вы никогда бы за себя не попросили? Я знаю, вы просили за федерацию, вы ему рассказывали перед сочинской Олимпиадой про полный кошмар, который…
Тарасова: Я должны была делать то, что я делала. Это неприлично, быть на такой работе… Не работе, а тебе доверили серьезное дело, это неприлично, просить за себя. Я однажды попросила Владимира Владимировича, когда у папы было столетие, меня награждали, и он спросил: «Вам нужно в чем-то помочь?». Я сказала: «У отца сто лет, и я очень хотела бы, чтобы Родина поставила ему памятник»
Синдеева: И памятника не было.
Тарасова: Он сказал: « Нет вопросов».
Синдеева: И вот то, что памятник сейчас у ЦСКА, это…
Тарасова: Нет, это сделали другие люди. Я потом не просила, потому что сразу мне предложили, и я не смела отказаться, потому что это…
Синдеева: То есть Путин не выполнил своего обещания?
Тарасова: Нет, он мне дал телефон, я должна была позвонить.
Синдеева: Понятно, надо было опять просить.
Тарасова: Не надо было просить, надо было только прийти, подписать и все. А тут у меня подвернулись мои друзья, которые сказали, ты можешь не беспокоиться. И Жора Франгулян, который сказал: «Я сделаю, я его обожал».
Синдеева: Франгулян сделал, да?
Тарасова: Да, конечно, Жора Франгулян. И знаете, даже вот…
Синдеева: Так а кто в итоге поставил этот памятник?
Тарасова: А поставил памятник Саша Карелин.
Синдеева: То есть он «пробил» это…
Тарасова: Его фонд, да. Он сказал, чтобы я не тратила, они и так сделают. И они сделали, нам просто потом, уже не хочется, знаете, как говорится, московская вот эта Дума, или как ее, они не давали место, которое мы подобрали с Франгуляном. Но в конце концов министр обороны, вообще огромное спасибо, вот Шойгу на своем месте, он просто в одну секунду решил это, и теперь папа стоит при входе в Центральный спортивный клуб армии. Он там ходил и ездил каждый день, он на этой тропинке увидел Третьяка, и все время ему там гудят, проезжают мимо него по Ленинградке.
Синдеева: Но это была, вот я читала, это была ваша такая очень прямо мечта.
Тарасова: Это была моя мечта.
Синдеева: Какая сейчас мечта? Давайте, мечтаем.
Тарасова: Какая моя мечта? Мечта жить. Пожить. Конечно, мечта всегда есть работать. Но я уже про это, как Тамара Николаевна, которая в общем, видимо, уважала мою работу как-то, может быть больше, чем другие, она говорит — не проси.
Синдеева: Нет, не надо просить.
Тарасова: Я не прошу. Но я вот приехала когда, после Алеши, проработала там еще год с девочками, с Асадой, с Аракавой, проработала и приехала в Москву. Я думала, что как-то ясно, что мне будет куда выйти работать. Понимаете, я уже здесь четырнадцать лет, это огромный срок.
Синдеева: Это невозможно, услышьте нас кто-нибудь. Я в данном случае Татьяне Анатольевне, но это невозможно…
Тарасова: Это полетела, конечно, вся психика, потому что можно, знаете, уткнувшись и плакать… Я абсолютно независимый и не завидующий человек, я не хочу приходить и давать какие-то указания. Может быть, у меня есть глаза…
Синдеева: Мы лишаемся такого…
Тарасова: Но это может быть повторение какого-то отцовского пути. Это достойный, может быть, путь, понимаете, меня же люди любят.
Синдеева: Но он совершенно несправедливый.
Тарасова: Я считаю, что я благодарна как раз «Первому каналу» за то, что они меня заняли работой. Понимаете, я конкретно Константину Львовичу и конкретно Саше, я им очень благодарна за эти «Ледниковые периоды», я была занята, я должна была как-то причепуриться, так сказать, выйти и говорить не глупости. Но то, что точно я, я ходила к Водорезовой, она меня пускала, я помогала в создании программ там детям.
Синдеева: Но это… Я не могу это слышать, вот правда. У меня прямо…
Тарасова: Ну, вы не можете это слышать, но это было хотя бы какой-то отдушиной.
Синдеева: Это несправедливость, это ужасная несправедливость.
Тарасова: Знаете, мне только надо дать кусок льда. В Америку я больше нет…
Синдеева: Вот. А почему вы не поехали в Америку?
Тарасова: Потому что у меня болела очень сестра. Все, я дома. Я дома, и я не хотела…
Синдеева: Но вы сейчас остались одна.
Тарасова: Ну и что же теперь сделаешь.
Синдеева: Но у вас есть сейчас возможность поехать в Америку. Там вас будут носить на руках.
Тарасова: Никто меня носить на руках не будет, так не надо никогда думать, что меня будут носить на руках. Нет, мне, конечно, дадут работать.
Синдеева: Вот, вам дадут работу, вам дадут учеников, вам дадут лед.
Тарасова: Вы знаете, я не поеду. Потому что здесь уже могилы, здесь мне много лет, мне 72 года. Ко мне, в общем-то, хорошо относится федерация, они меня приглашают на чемпионаты России.
Синдеева: Но не то.
Тарасова: Но я, в общем-то, как бы сказать, востребована, буду ли я востребована дальше, я этого не знаю. Но как мне кажется, что я приняла большое участие, мне кажется, я не одна, но я входила, по тому, что в стране опять полюбили фигурное катание. Может быть, его и не разлюбили, но его никогда не показывают. И вот его не показывали, ни наши успехи, ни то, как мы работаем. Была Аня Дмитриева, которая на НТВ делала какие-то прекрасные…
Синдеева: Да, был какой-то провал на самом деле.
Тарасова: Вообще, понимаете.
Синдеева: В Советском Союзе мы все, не отрываясь, смотрели.
Тарасова: Ну, не до нас. Ну, не до нас и не до нас, ну что делать, не до нас. Там есть хоккей, и есть, или не было его, футбола. Не знаю, есть ли он или нет, я далека от этого вида спорта. Но мне, честно, не дали здесь условий.
Синдеева: Но это ужасно. Вы вообще в справедливость верите?
Тарасова: Я сама довольно справедливый человек.
Синдеева: Вы — да.
Тарасова: Я не…
Синдеева: Но то, что происходит, это ужасно несправедливо.
Тарасова: Ну, да. Вы знаете, я не считаю, что это несправедливо. Я считаю, что это глупо.
Синдеева: Но и глупо тоже, кстати. Потому что это невероятные возможности, и так бы у нас не только Этери растила…
Тарасова: Потому что за те же деньги, которые они мне платят, это вообще, по сравнению с Московской Думой, это десятая часть от того, что они получают. Зарабатывают, извините.
Синдеева: Татьяна Анатольевна, на что вы живете вот сейчас?
Тарасова: То понимаете, это ерунда.
Синдеева: Вам хватает денег сейчас на жизнь как-то?
Тарасова: Да.
Синдеева: У вас есть возможность все-таки…
Тарасова: Да, я же комментирую.
Синдеева: Комментируете, вы зарабатываете?
Тарасова: Я до этого много работала, «Ледниковый период» и все, я не могу на это пожаловаться.
Синдеева: Но это про другое, ученики просто должны быть.
Тарасова: К старости не нужно так много денег, потому что совершенно другие… Но все равно, нужно заплатить за машину, я сама сейчас не рулю, мне нужен человек, который со мной вместе, потому что я себя неважно чувствую, и так далее. Мне на это на все хватает.
Синдеева: Да, но вопрос учеников…
Тарасова: Понимаете, икру я не ем, потому что ее нельзя мне.
Синдеева: Татьяна Анатольевна, родительский вопрос. Часто родители стоят перед вопросом, ребенка отдают очень рано чем-то заниматься, вдруг у ребенка есть задатки. И в какой-то момент встает вопрос, либо ты уходишь, идешь в спорт профессиональный, либо ты перестаешь этим заниматься, потому что параллельно фактически заниматься и учебой, и успевать все, и заниматься серьезно спортом, невозможно. Это первая дилемма. Вторая, что конечно, спорт больших достижений это травмы.
Тарасова: Ну, травмы, да, а как же. Организм страхует до восемнадцати лет.
Синдеева: Вот что делать родителю?
Тарасова: Как что делать родителю?
Синдеева: Вот если он видит…
Тарасова: Вот если он попадает к профессиональному тренеру, это вопрос тренера.
Синдеева: Тренер говорит, потенциал. Потенциал есть.
Тарасова: Да, он видит, как он развивается. Во-первых, не вмешиваться, не рассказывать, как прыгать аксель. Тренер сам знает.
Синдеева: Да, я понимаю. Но родитель понимает, что там травмы…
Тарасова: Я имею в виду тренеров таких, высшей категории. Он сам знает, тренер, сколько дать прыжков, сколько надо прыгать.
Синдеева: Ребенок, понятно, еще не может принять решение в этот момент, то есть это ответственность…
Тарасова: Какое решение ребенок может принять?
Синдеева: Ну, конечно. Мама говорит, все, спорт.
Тарасова: У ребенка есть возможность делать то, что говорит ему тренер и совершенствоваться. Вот его направление развития. Какой ребенок может сказать тебе, что делать, это как?
Синдеева: Нет, в том-то и дело, соответственно это мама принимает ответственность на себя после разговора с тренером, и говорит — все, в спорт. Понимая, что травмы, понимая, но зато может стать олимпийским…
Тарасова: Знаете что, некоторых детей нельзя уже увести. Они ни мам, ни пап, никого не будут слушаться. Да-да, они действительно, как они на тренировке, у них есть характер, у них есть способности, как они прыгают, как они тренируются, сколько они повторов делают.
Синдеева: Мы много видим примеров, когда спортсмены, великие спортсмены, оказываются потом невостребованными. У них нет какого-то образования базового, они ушли из спорта…
Тарасова: Неправда. Вот вы видите, как девочки говорят об Этери? Вот как они о ней говорят? Они говорят, что это для нас пример, мы хотим быть похожи на нее, потому что она работает по десять часов, она не устает, у нее нет…
Синдеева: Но не все же могут стать тренером.
Тарасова: У них выходные, она работает без выходных. Но возможность работать она им дает, профессионально работать. У них есть хореограф, у них есть…
Синдеева: Нет, ну вот ушла из спорта, все, закончилась карьера.
Тарасова: Вот она ушла из спорта, например, Липницкая, Липа, как ее звали близкие люди.
Синдеева: Да, она тоже комментирует сейчас.
Тарасова: Причем неплохо. Я ее всегда слушаю. Если у меня есть возможность, я всегда ее потом послушаю, потому что, во-первых, она доброжелательна, она не озлобилась. Да, конечно, там надо, конечно, пойти в МГУ, или куда-то надо пойти на курсы языковые.
Они вместе со своей подругой, с олимпийской чемпионкой тоже, в командном зачете, с Линой, они ездят по всей стране, они ездят везде, где построили катки и дают мастер-классы. Они нарасхват, потому что они не жалеют себя, потому что они выкладываются на тренировках.
Синдеева: То есть это зависит от человека, да? То есть работа есть.
Тарасова: Конечно. Работы очень много, можно применить себя как угодно. Можно образовываться, можно взять что-то почитать, что-то посмотреть. Они выкладываются, они не доработали, не доделали свое дело. Я тоже так пришла, мне было девятнадцать лет.
Синдеева: А вот все-таки насколько важно для профессионального спортсмена стремиться получать еще какое-то образование? Потому что я вообще не пойму, когда они это сочетают.
Тарасова: Вы знаете, все девочки очень хорошо, и мальчики, учатся, потому что даже к ним приходят педагоги, так выстроено в каждой отдельной школе. Например, в ЦСКА есть специальный класс, они там делают уроки, все свободное время они проводят там, а не в буфете или не на коленях своих родителей. Они делают уроки, они занимаются делом, они больше сконцентрированы. Они понимают, что в определенный период времени нужно это, это и это сделать для того, чтобы еще полчаса полежать, потом идти на вторую тренировку, разминаться и так далее. Никто не закончил с двойками, никто не остался на второй год.
Синдеева: Понятно. То есть это все можно успеть, если этого хочешь.
Тарасова: Понимаете, у того же Лешки Ягудина, он закончил с медалью школу. Он вообще не похож на человека, который закончил с медалью, он был не похож, но мне-то он всегда казался умным, потому что мозг очень быстро работает. У одиночников особенно.
Синдеева: Вот в Южной Корее, когда наши девочки, Алина Загитова и Женя Медведева получили золото и серебро, сборная выступала без флага. Что вы в этот момент вообще чувствовали?
Тарасова: Что я про это думаю? Я уже говорила, что я про это думаю. Как люди, которые руководили спортом, могли себе позволить довести ситуацию до такого трагического конца? Что, в общем-то, Женя Медведева на одной ноге, вторая в гипсе, поехала на заседание ISU в Женеве и просила там, чтобы наших спортсменов хоть единично допустили. И после этого просто все там ошалели и допустили.
Как можно занимать такие посты, не стесняясь? Будьте вы другом Путина, как же вы его позорите, если вы друг. Будьте вы кем угодно, вам дана такая ответственность за жизни, за судьбы людей! Вы должны быть к этому готовы, у вас должен быть целый штат людей, которые понимают в этом, если вы не понимаете. Я так скажу. Конечно, было. Я там многие Олимпиады работала, да. Тяжело было, потому что, понимаете, привыкаешь к тому, что, когда выигрывают, ты встаешь и в честь твоей страны, тебя, твоих учеников поднимают флаг и звучит гимн. Вы знаете, это непростое дело.
Синдеева: Сто процентов.
Тарасова: Для нас это непростое дело. Для нас это… Как сказать? Если ты это испытал, это тоже для тебя мотивация.
Синдеева: Конечно.
Тарасова: Понимаете? Ты испытываешь чувство родины именно в эти моменты.
Синдеева: Функционеры…
Тарасова: Понимаете, я считаю, что это просто было подсудное дело.
Синдеева: Да, но никто не пострадал.
Тарасова: Нет, никто не пострадал.
Синдеева: Да. А вот можно я еще спрошу? Меня всегда это как-то волновало, особенно это было в советский период, что когда ехали наши сборные на Олимпиаду или на чемпионат мира, то понятно, есть функционеры, есть огромные делегации чиновников всяких, которые живут в нормальных отелях, у которых есть, не знаю, командировочные, и спортсмены, наша сборная, собственно, те, кто приносит славу и награды родине, они всегда в очень плохих условиях, всегда.
Тарасова: На Олимпиадах?
Синдеева: На разных. Олимпиады, чемпионаты.
Тарасова: Нет, Олимпиады ― ты живешь в Олимпийской деревне, ты живешь, как все живут.
Синдеева: Я имею в виду сейчас, что так же, как все, только не как чиновники.
Тарасова: Так же, как все в Сочи.
Синдеева: Функционеры. Как все другие спортсмены.
Тарасова: Наши не имеют права в другом месте жить. Мы должны жить там, где…
Синдеева: Но вопрос мой такой: отличаются ли условия пребывания на крупнейших соревнованиях чиновников наших, функционеров от спорта и спортсменов в советское время и то, что сейчас? Вот сейчас изменилась ситуация как-то?
Тарасова: Мы на Олимпийских играх живем в Олимпийской деревне так, как нам построено. Я, например, была в Сочи, у меня там был день рождения, мне говорят: «Таня, ты где живешь?». Я говорю: «Я живу в Олимпийской деревне». Все знают мою проблему со спиной, говорят: «Таня, ну что ты? Давай мы тебя переведем куда-то».
Синдеева: Нет, Татьяна Анатольевна, у меня все-таки вопрос в другом.
Тарасова: Вы знаете, я никогда к ним не ходила.
Синдеева: Но вы же наблюдали.
Тарасова: Меня вызывал только Павлов, который жил вместе с командой в Лейк-Плэсиде, который вызывал меня каждые четыре часа и спрашивал меня: «Роднина выиграет или ты поменяешь вот этот элемент?». Настоящий президент нашего Олимпийского движения, да. Он был министр спорта. Он был близок к спорту, он знал каждого человека и каждого любил. И мы это чувствовали. Меня он вызывал каждые четыре часа из-за Родниной, потому что у Родниной я ― это моя была вина, чистая моя вина, потому что у меня был такой украшающий элемент, который вообще не имел значения в медленной части. Как я могла это пропустить? Знаете, вот так называется, замылилась. И никто, у нас чемпионат страны прошел, у нас много соревнований, и никто мне не сказал.
Он брал ее вот так за ногу, не брал, он только ее ногу подбрасывал, и она переворачивалась и выезжала. И никто этого не сказал нигде, уже прошел чемпионат Европы. И я не вижу. Мне надо было менять, потому что в Америке каждые 15 минут показывали Бабилонию и Гарднера и каждые 15 минут показывали ошибку Родниной. Я просила, чтобы из женского отсека были вынесены телевизоры, потому что, конечно, мы жили в тюрьме. Она была новая, да, но в тюрьме. Там не было телевизоров, там был только телевизор, где… Вот так два этажа по кругу.
Синдеева: А сейчас вы с Родниной общаетесь?
Тарасова: Нет.
Синдеева: А вы наблюдаете за тем, что она сейчас делает, высказывается как?
Тарасова: Вы знаете, нет.
Синдеева: Нет, да?
Тарасова: Нет. Я сделала свое дело. Шесть лет она со мной была.
Синдеева: А вообще ученики благодарны?
Тарасова: Вы знаете, меня это не интересует.
Синдеева: Правда?
Тарасова: У меня все ученики вместе со мной остались.
Синдеева: Правда? То есть…
Тарасова: Нет, они меня все очень любят, всегда у меня бывают, я вообще даже далека от того, чтобы сказать, что ученики неблагодарны. Они все меня помнят и точно ко мне придут.
Синдеева: На день рождения.
Тарасова: А я не… Вот так получилось, я не знаю почему.
Синдеева: Еще одно такое наблюдение, очень тоже дилетантское такое.
Тарасова: Я не слежу, честно говоря, за ней, потому что она занимается каким-то непонятным для меня делом.
Синдеева: Опять же дилетантское наблюдение, что Россия очень сильна… Вот смотрите, в гимнастике, в фигурном катании, в синхронном плавании ― там, где есть субъективные оценки. У меня такое возникло впечатление. Это так можно сформулировать или нет?
Тарасова: Вы знаете, вы все-таки принижаете роль тренера.
Синдеева: Нет!
Тарасова: Я не согласна с вами, я совершенно не согласна, потому что там, где есть фигура тренера, настоящего тренера, настоящего профессионала, настоящего фаната своего дела, да, там и есть победы. Точка. Он увидит, он научит, он поставит в команду так, как надо, понимаете? Ни с кого из великих корона не падает, потому что у них, у великих тренеров, ее нет. И они большие труженики и вкалывают. И в тех видах, которые вы называете, две оценки, там есть тренеры настоящие, мы знаем их имена.
Синдеева: Вот! А почему тогда именно в этих видах спорта вот такие звезды родились? Почему в футболе нету?
Тарасова: Потому что есть такие тренеры. Потому что есть такие тренеры, которые могут вести весь этот вид. На них глядя, уже молодые тренеры работают так же, понимаете? По определенной системе. Я, например, была у Алины Кабаевой на ее этом… Такой у нее прекрасный по весне концерт. Вся страна гимнастическая, понимаете, съезжается, и необыкновенный совершенно концерт. И все делают так, как Ирина Александровна учит. Вы знаете, слезы текут! Вот такие маленькие детки, вот они ногу поднимают так, как она учит. И дальше она развиваются так, как она учит. Понимаете, это не просто уважение.
Синдеева: Нашей стране повезло, что у нас такие, да.
Тарасова: Да.
Синдеева: Это правда.
Тарасова: Нашей стране очень повезло.
Синдеева: Да.
Тарасова: Но вот, к сожалению.
Синдеева: Какие папа давал вам напутствия как тренер? Что он…
Тарасова: Он говорил: «Работай, дочка, деньги будут».
Синдеева: Ну ладно.
Тарасова: Я там пришла когда-то…
Синдеева: Он же просто не только… Я уверена, что он не про деньги.
Тарасова: Понимаете, я пришла. Ну, холодно, мы же на открытом воздухе, ноги все отморожены, да. Он говорил: «Слушай, я зашел сегодня к Аркадию Чернышеву. Смотрю расписание Чайковской, у нее восемь часов. Зашел к Жуку, у него расписание ― со мной делит весь каток, восемь часов. А ты что?». Мне девятнадцать, я говорю: «А я восемь часов тоже, только я на открытом». У меня нет закрытого катка, я на Стадионе Юных пионеров, который сейчас погребли под здание, в котором будут жить, наверно, обеспеченные люди. А там была целая школа, где выросли олимпийские чемпионы, где выросла целая школа выдающихся спортсменов и где потом уже выросла и Ира Слуцкая тоже. Папа говорил: «Работай, работай, дочка».
Синдеева: Но он же не только про работу.
Тарасова: Я что-то пришла и говорю: «Мама, дай мне десять рублей».
Синдеева: Вы на улице работали на катке восемь часов.
Тарасова: Да-да-да. Я работала себе, я работала, все так работали. Но здесь уже построили, на ЦСКА был каток, на «Динамо» был каток, а на Стадионе пионеров еще не было катка. Потом мы его построили, мы строили его своими руками. Понимаете, вот этими руками! Мы выкладывали все субботы, воскресенья. И то из-за того, что какая-то девочка маленькая, пяти лет, каталась, у нее дедушка был в Москве главный.
Синдеева: Понятно, как обычно, да.
Тарасова: Да. И слава богу. Был чудесный каток, мы там проживали просто. Там ставились программы.
Синдеева: Слушайте, можно я скажу все равно? Много работать ― это все равно не значит всегда результат, это не прямая зависимость.
Тарасова: Вы знаете, ты когда находишь, ты находишь то, что будет двигать твоих детей. Много работать. А как приобретать?
Синдеева: Это похоже, вы же наблюдали за отцом?
Тарасова: Как приобретать? Все равно ты молодой человек, как тебе приобретать этот опыт? Понимаете, вот сразу у меня была группа, танцы и пары, еще у меня приплелся один одиночник, да.
Синдеева: Я про… Ну не все же становятся такими великими тренерами, как вы или как ваш отец, да.
Тарасова: Я не знаю, может, мне от папы очень много досталось.
Синдеева: А вы наблюдали за ним, да?
Тарасова: А потому что я… У нас, понимаете, когда папа дома, мы все на цыпочках ходили.
Синдеева: Это я читала.
Тарасова: Потому что мама, да… Это правда, потому что он делал государственное дело, потому что все всё откладывали. Но папе не дали даже Звезду Героя для того, чтобы потом мама получала пенсию, потому что папа плохо себя вел.
Синдеева: Да, у папы характер был тоже дай бог.
Тарасова: Да, потому что он не пил, не курил, понимаете? Он говорил прямо.
Синдеева: Да. Это… Нет.
Тарасова: Он увел команду. Сидел Брежнев, как вы себе думаете, который болел за «Спартак».
Синдеева: Это после этого, собственно, и случилось, да?
Тарасова: Это была настоящая трагедия, и я ее видела. И для того, чтобы не подвести отца, вы что, шутите? Я начала работать. Я не думала, что у меня будут какие-то бешеные результаты, но я начала работать просто как сумасшедшая. И у меня сразу пошло.
Синдеева: А помогал отец еще какое-то время?
Тарасова: Нет, ну что вы.
Синдеева: Нет, да?
Тарасова: Нет, он пришел один раз, когда я опоздала на три минуты на тренировку.
Синдеева: О…
Тарасова: А мои вышли еще позже, Роднина с Зайцевым, они тогда были мои. У нас был прокат.
Синдеева: Мне кажется, вам даже сейчас страшно.
Тарасова: Да, даже. Я посмотрела, у нас в «Лужниках» никого не было на стадионе на тренировочном, там никто вообще не входил. И вдруг я смотрю, там у нас была лестница, вверху там было четыре стула. И вдруг я смотрю, что там папа сидит. Во-первых, как он туда добрался? Когда я пришла, начали разминаться, он не дождался проката, он потихонечку спустился, прошел мимо меня и вышел. Я боялась ехать домой.
Синдеева: То есть вы понимали, что вы опоздали на три минуты.
Тарасова: Ну вы что?
Синдеева: Вы даже сейчас вжались в стул.
Тарасова: Да-да-да, это был криминал. Я вообще боялась. Он не разговаривал со мной очень долго. Такое было молчание, в двухкомнатной квартире такое повисло.
Синдеева: А вы тренера…
Тарасова: Бабушка говорит: «Иконы надо выносить».
Синдеева: Да. Татьяна Анатольевна, вы были первым, мне кажется, человеком, который в девяностые годы, собственно, вообще начал, да, вот это совершенно новое направление. Вы создали ледовый театр, вы с ним гастролировали. У меня вопрос.
Тарасова: Да, где только не были.
Синдеева: Да. Это вообще зачем было? Дать возможность в том числе спортсменам работать и зарабатывать?
Тарасова: Конечно.
Синдеева: Да?
Тарасова: Не было тогда возможности никуда их устроить. Это придумал мой муж Вова.
Синдеева: И вы это придумали. А, да?
Тарасова: Крайнев Владимир Всеволодович, Крайнев, да. И он придумал это для меня, потому что он считал, что во мне такой творческий потенциал. Он вообще меня очень всегда поддерживал, очень хвалил и даже перехваливал, да.
Синдеева: А хвалить же нужно, да?
Тарасова: Да, он мной гордился. Как Юра Рост говорит: «Он тобой хвастался». Но он придумал, он думал, что я буду таким образом ставить, запускать спектакли и потом буду дома готовить следующие.
Синдеева: А, то есть он хотел…
Тарасова: Он это делал для того…
Синдеева: Чтобы вы борщ начали готовить.
Тарасова: Да, я неплохо готовила, но, конечно, редко.
Синдеева: В итоге вы ездили с театром везде.
Тарасова: Нет, в итоге я от театра могла уехать. Но я могла уехать, но я все равно запускалась, все везде мы проехали, Австралию, Новую Зеландию, Великобританию, Соединенные Штаты, и Канаду, и Европу ― всё.
Синдеева: А это был прямо частный театр?
Тарасова: Да.
Синдеева: Зарабатывали что-то?
Тарасова: Это был первый частный театр.
Синдеева: Да, это же вообще.
Тарасова: Вот.
Синдеева: А почему потом как-то?
Тарасова: Знаете, как всегда говорят, что театр живет 14 лет.
Синдеева: То есть это просто эпоха закончилась.
Тарасова: Потому что это… Спортсмены заканчивают в 24, да. 14 лет отработали, им уже 38. Есть дети, они хотят где-то остаться.
Синдеева: Ну понятно.
Тарасова: У них уже дети, дети ездят с нами в автобусе, присутствуют везде, да. Но ты делаешь дело. И когда Вова узнал, что мне дали «Альберт-холл» в Лондоне, он вообще был вне себя. Он говорит: «Вообще как они? Как они со сценой?».
Синдеева: Так а вы вели это не только как творчески? То есть вы же еще и, получается, вели всю условную бухгалтерию, как бизнес?
Тарасова: Нет, я не вела бухгалтерию, нет.
Синдеева: Нет, да?
Тарасова: Я и бухгалтерия ― это разные вещи совершенно.
Синдеева: Понятно. А вот сейчас вы ходили на шоу? Смотрите, сейчас Плющенко делает свое шоу, Татьяна Навка, Авербух.
Тарасова: Я ходила, я хожу везде.
Синдеева: Ходите, да?
Тарасова: Да, они меня приглашают всегда.
Синдеева: Как вы вообще оцениваете? Сравните с тем, что вы делали. Вообще это как-то отличается? Я просто не была тогда.
Тарасова: Знаете, я работала не только на больших площадках. Я работала в Великобритании в театрах. Я работала в старинных театрах XVI–XVII веков, это была площадка 12 на 8. Мне еще Саша тогда, помню, Свинин сказал: «Татьяна Анатольевна, ну как вы за это беретесь? Нас же так много, и мы не умеем на этом». Я говорю: «Пока человек живет, он учится». Так говорила моя свекровь. Я говорю: «Потом, если мне дадут работу, даже если это будет пять метров, я буду придумывать». Они были все… У нас были битковые спектакли, честное слово.
Синдеева: То есть они отличаются тем, что вы умели в разных ситуациях, в разных условиях.
Тарасова: Во-первых, я училась режиссуре тоже, да. У меня были хорошие учителя, я везде болталась в этих колосниках и придумывала, как это все. Мне было очень интересно.
Вы знаете, я не буду хвастаться, но я могу сказать: люди, которые знают наш как бы бизнес вот этот, да, которые следили, они говорят, что лучше пока еще не было, потому что у меня был отборный состав, и каждый был на своем месте, и у каждого была своя роль.
Я помню, когда я приехала из Америки, я строила дачу. У меня была мечта построить дачу. Я строила дом, дачу, я думала, что вот мы с Вовой, будет у него там кабинет, он будет хоть немножко дышать, не только курить по две-три пачки, но и выходить хотя бы на свежий воздух. И для мамы комната, для папы, все было там.
И когда я приехала, был здесь мой директор, который… И так я смотрю, что как-то все не очень рады. Ну так как-то, какое-то напряжение есть, ты же сразу чувствуешь, да, и мама здесь. Мама… Сеня говорит: «Таня, нужно поговорить». Я думаю: «Что-то в театре, пока я болталась». Я делала… Я делала промоушен в Америке, да, ездила туда, да, не была две недели, встречалась там с разными людьми для того, чтобы понять. Мы в Мэдисоне работали. Где, что, чего, когда. Что нужно, что не нужно, что выпадает из этого, потому что я сделала то, что там не нужно, то, что там не пройдет.
Он меня сажает и говорит: «Слушай, сядь. Знаешь, я хочу тебе сказать». Я говорю: «Что?». У меня было две артистки, на которых я делала всё, две. Это Волянская и Воложинская, они держали, понимаете, для меня они были всё. Они умели, со мной они умели всё. Я их обожала, и они меня обожают до сих пор. Я говорю: «Что, Воложинская или Волянская, кто-то ушел из театра?». Потому что уже было…
Он говорит: «Господи, какая же ты смешная. У тебя, Таня, дача сгорела». Я говорю: «Да и черт с ней!». Понимаете, настолько было это увлечение вот такое бешеное, бешеное просто.
Синдеева: Татьяна Анатольевна…
Тарасова: И конечно, когда ты что-то умеешь, когда ты что-то в себе чувствуешь, все равно каждый человек, который занимается, ведь вы не просто делаете интервью, правда? Вы этим занимаетесь, вы этим живете, вы этим болеете.
Синдеева: Я этим болею, да, точно.
Тарасова: Да, вы этим болеете, конечно. У вас такой канал, это все знают, понимаете? Сюда тоже прийти ― это непростая вещь, это не просто тебе позвонили и позвали. Да, я вам очень благодарна за то, что вы меня сюда позвали. Но мне кажется, что потому что я немного поднадоела, понимаете, уже?
Синдеева: Нет, Татьяна Анатольевна.
Тарасова: Вот. И понимаете, у меня было такое дело, с которым я все забыла. Я была вообще молодая. Да, я молодая была, и мне было очень здорово. И я ничего, кроме счастья нечеловеческого, не помню.
Синдеева: Татьяна Анатольевна, верю в космические штуки, когда ты посылаешь что-то в эту вселенную и она откликается. И во мне сейчас столько желания, чтобы не просить ничего, чтобы у вас появился каток.
Тарасова: Нет, ни за что.
Синдеева: Чтобы у вас появился каток. И вы знаете, у нас очень часто после моей программы…
Тарасова: Ничего теперь не появится.
Синдеева: …случаются чудеса у людей, у наших гостей. Почему-то вдруг кто-то что-то увидел, посмотрел и так далее. Мы не будем надеяться, в смысле что рассчитывать на это, но давайте об этом помечтаем. Я мечтаю и я хочу, чтобы у Татьяны Анатольевны Тарасовой появился свой каток, свои ученики, потому что я знаю точно, сколько есть родителей, которые мечтали бы, мечтали бы отдать вам своих детей.
Поэтому я вам этого очень желаю. Спасибо вам большое.
Тарасова: Я попала на ту работу, где я счастлива.
Синдеева: Да. И надо продолжать быть счастливой, ходить на работу.
Тарасова: А я и так счастливая.
Синдеева: У меня есть для вас подарок.
Тарасова: Ой!
Синдеева: Это у нас компания DeLonghi, наш партнер, это кофемашины, и у них есть вот эти прекрасные бокалы. Они не нагреваются, они очень удобные, они очень легкие, красивые. Это вам подарок.
Тарасова: Ой, спасибо большое.
Синдеева: С большим удовольствием. Пожалуйста.
Тарасова: Спасибо огромное, да.
Синдеева: Пейте чай, кофе, не знаю что.
Тарасова: Все можно горячее, все можно греть в microwave или нет?
Синдеева: Да, можно, можно горячее.
Тарасова: Ну вообще.
Синдеева: Они не нагреваются, в microwave можно.
Тарасова: Красота! Если бы был свой каток, я отнесла бы это туда.
Синдеева: Я вам этого желаю. Услышь нас, вселенная, пожалуйста, потому что справедливость есть, я в нее верю. Спасибо.
Тарасова: Для этого нужно пожить.
Не бойся быть свободным. Оформи донейт.
