Марина Брусникина: «Для театра быть в диалоге с государством — самое трудное, но и самое главное»

Синдеева: У меня сегодня в гостях Марина Брусникина, режиссер, актриса, руководитель театра «Практика». Марина, я очень рада вас здесь видеть.

Я, конечно, я так думала, я же Марину пригласила, мы же должны не только говорить про Дмитрия, который так неожиданно для всех ушел, Дмитрий Брусникин. Но я посмотрела нашу с ним программу, которую мы снимали несколько лет назад, года два назад, и я поняла, что мой диалог с вами, это, в том числе, это диалог с ним, потому что мы с вами не были вот так знакомы, а как-то с Димой мы пересекались больше. И вот этот его уход, я могу сказать, я не то чтобы часто плачу, но в тот момент у меня была прямо истерика, я не могла с этой мыслью смириться. Вы извините, что я с этого начинаю.

Брусникина: Ничего, сейчас обе будем плакать, если на эту тему.

Синдеева: А давайте, знаете как, мы не будем плакать, а мы просто, в том числе, поговорим о нем, потому что он был очень светлый, яркий, сверкающий.

Брусникина: Конечно.

Синдеева: Представим, что он сейчас за нами наблюдает, и ему просто…

Брусникина: Он точно за нами наблюдает. Потом, чем больше о нем будем говорить и чем больше людей вообще будет его помнить, тем как бы, мне кажется, правильнее.

Синдеева: Марин, что случилось вот тогда с вами, в тот момент, когда вы об этом узнали?

Брусникина: Когда он ушел? Мы сейчас с вами до эфира немножко говорили про справедливость, вообще есть ли она в мире. Конечно, первое ощущение, когда ты уже понимаешь, что происходит… Я правда сейчас буду плакать, это вам надо?

Синдеева: Ничего страшного.

Брусникина: Это чувство жуткой несправедливости. Я помню момент, когда прямо четко, еще была какая-то такая погода, шел дождь очень сильный, мы были уже дома, и вдруг так страшно, на меня обвалилось вот это ощущение катастрофы и невозможности ничего изменить. И только одна мысль, даже не «За что?», а что происходит с нашей жизнью, вот когда вроде все очень гармонично, все очень хорошо, все очень интересно, и в общем прекрасная жизнь. И вдруг вот кто-то, я даже не могу сказать что-то, берет и все это ломает. И я помню, что я тогда сказала: «Дима, что происходит с нашей жизнью?» Он сказал: «Не задавай мне этого вопроса». Первое, конечно, несправедливость какая-то, ощущение такого бунта внутреннего, что это все происходит. Это вначале, потому что вопрос «За что?», наверное, всех в этот момент посещает, когда такое начинает происходить. Потом он уходит, и потом ты понимаешь, что жизнь, она очень разная, что она в принципе трагическая, но в ней много замечательного, много хорошего, и нужно быть благодарным за то, что в ней есть хорошего. И нужно быть очень мужественным, потому что по большому счету от нас мало что зависит. Вот именно в этом соединении жизни и смерти.

Синдеева: Понятно. С чем он вас, с каким напутствием он вас оставил?

Брусникина: Напутствиями…

Синдеева: Какими, знаете, как говорят, оставляет завещание, но у него не материальное, а…

Брусникина: Понимаете, это такая вещь, это же происходило очень быстро, то есть даже не было двух месяцев, вот он за два месяца ушел, даже чуть меньше. И ты вот уже сейчас понимаешь, ты всегда слышала эту фразу, что надежда оставляет последней или что надежда всегда остается, но вот так вот точно, как я это поняла в этой ситуации, наверное, трудно было себе представить, что это так. То есть надежда существует каждую секунду, но если начать говорить с того, что мне приснился сон, что это конец, это было еще до всякого диагноза. Мне просто приснился сон, что это не какое там, как думали сначала, когда начались боли в спине, что это там, не знаю, продуло. Мне прямо четко приснился сон, он умер у меня на руках во сне, я знала, что это такое, я знала, что он умрет. И при этом все эти два месяца каждую секунду у тебя надежда, каждую секунду. И мало того, что ты каждую секунду надеешься, потом смотришь и думаешь, а на что. Но ты надеешься. И ты не позволяешь говорить реально о том, что происходит. И как бы этой реальности, ее нет, потому что ты все время надеешься. У тебя нет возможности, ни у него, ни у меня не было возможности, как ты говоришь, с каким напутствием он оставил. До последнего момента не было такой ситуации, потому что и он делал вид…

Синдеева: Он тоже не принимал это?

Брусникина: Он делал вид.

Синдеева: Делал вид и не принимал.

Брусникина: Да, чтобы меня не пугать. И я делала вид, хотя понятно, что все понимали, и он, наверное, тоже все понимал. Поэтому напутствий как таковых не было. Потом меня это на самом деле мучило, почему как бы интересно, что мы на эту тему стали говорить, меня это мучило, что не было такого разговора, какого-то глобального прощания, его не было. Был один момент, я про него не буду говорить, но такого прощания не было, до последнего момента надежда. А напутствие, только сейчас я вот так вот вспоминаю, что в какой-то уже момент, практически накануне, перед смертью, к нам приехал Мездрич, уже как бы его назначили директором «Практики», Бориса Михайловича, и он приехал к нам домой, и они с Димой очень долго сидели разговаривали про все как бы дела. Потому что понятно, да, что раньше в «Практике» был только директор, а Дима добился разделения этих должностей, когда туда уже пришел. То есть он хотел быть художественным руководителем и чтобы был директор.

Синдеева: Несколько недель, как его назначили, это была мечта.

Брусникина: Ну, это не была мечта, это скорее, так сложилось.

Синдеева: Нет, ну мечта была чтобы в конце концов у «брусникинцев» была…

Брусникина: Если хотя бы мечта была, чтобы дом, но это не совсем дом, это все-таки коммунальная квартира. Но было просто необходимо, чтобы ребята там существовали соответственно тому, как Дима планировал, нужно было, конечно, менять все там. И вот когда уже назначили Бориса Михайловича Мездрича, он приехал к Диме, и он мне все время, Дима, говорил, ну посиди с нами. А я вообще же принципиально не хотела участвовать в таких вот в его делах, связанных с мастерской. В смысле принципиально не с точки зрения что-то там делать, ставить, с ребятами работать, а с точки зрения как-то на себя что-то брать не хотела. И я ушла, я не стала сидеть и слушать, а он, конечно, там все планы, наверное, рассказывал. И я все время думаю, а почему ты не сидела, почему, вот тоже какая-то такая штука странная. Но потом все равно, видите, пришлось все это взять на себя.

Синдеева: Марина, а вы ему рассказали тогда про этот сон?

Брусникина: Нет, конечно.

Синдеева: Не рассказали?

Брусникина: Ну, как, это невозможно. Нет, конечно.

Синдеева: Дима, слушай нас. Когда я залезла в нашу с ним программу, в разговор, я сразу стала улыбаться, вообще даже не слушала, что он там говорит и что я там говорю, а просто. Он, конечно, сверкающий человек. Как сейчас чувствует себя, прежде всего, «Мастерская Брусникина»? Вообще как…

Брусникина: Ну, они, конечно, замечательные, понимаете, вот вы сказали улыбаться, я тоже, вот сейчас идет эта выставка замечательная, которую сдела, «Территория», фестиваль «Территория». В частности, идея принадлежит Кате Якимовой, директору этого фестиваля, сделать в ММОМе выставку памяти Дмитрия Владимировича Брусникина.

Синдеева: Я еще не сходила.

Брусникина: А у нас параллельно вот сейчас будет фестиваль документального театра, который мы в память о Диме делаем, имени Дмитрия Брусникина, такой первый международный фестиваль документального театра. Называется он «Брусфест», и закрытие этого фестиваля будет…

Синдеева: Ух ты! А когда, расскажите.

Брусникина: Сейчас расскажу подробно. Что вы, это замечательная история, потому что…

Синдеева: О как хорошо, у нас есть новости в программе.

Брусникина: Новости прекрасные, если мы об этом поговорим, потому что смотрите, когда Дима ушел, конечно, количество любви, которая его окружала, оно стало так явно и внятно многим. И даже многие, как мне кажется, люди, которые не понимали, как он огромен, вдруг как бы подумали, ой, а что это, это было понятно на похоронах. Это было лето, и он не был никаким высокопоставленным человеком, но количество людей, которые были на похоронах, и что это были за похороны, это было очень как-то так показательно. И потом прошел год, и эта любовь, она не проходит, причем она не только у меня не проходит, а у людей, которые его окружали, и за этот год «Мастерская», которая существовала замечательно, я даже, мы тут недавно, вчера об этом говорили с Катей Троепольской, с директором «Мастерской Брусникина», с Юрой Квятковским, что мы не просто продержались на плаву, а что мы как бы так мощно гребем вперед, несмотря ни на что. И идея пришла нашему другу, Сергею Орлову, сделать фестиваль памяти Димы, это произошло прямо практически на похоронах. И дальше, это очень сложная задача, потому что «Практика» маленький театр, «Мастерская Брусника» вообще как бы самостоятельная организация без всякой поддержки, но случилось чудо, потому что получилось получить президентский грант «Мастерской» на этот фестиваль, а «Практике» дал Департамент культуры грант. Мы сделали этот фестиваль, и вот 8 ноября он начинается, и 17 ноября, в день рождения Дмитрия Брусникина, это фестиваль закончится. Это очень серьезный фестиваль.

Синдеева: Нам надо тогда быстро выдавать программу, чтобы успеть.

Брусникина: Да, фестиваль документального театра. Мы привозим коллективы, у нас там большая образовательная программа.

Синдеева: И все это в «Практике»?

Брусникина: Нет, у нас много площадок.

Синдеева: На разных площадках.

Брусникина: Винзавод, СТД, театр «Современник», другая сцена, Третьяковка. А небольшие спектакли, да, в «Практике». Там очень большая программа и очень интересная. Главное, что это получилось, это про существование «Мастерской». Помимо этого, на этой выставке тоже стало понятно, то есть на открытии было такое количество людей, которые пришли, и все это время, она идет месяц, там все время такое количество людей. Там даже дело уже не во мне вообще, это как бы любовь всех, кто его окружал. Ксюша Перетрухина, художница, которая эту выставку сделала, она сделала уникальное, это пять этажей, это как будто бы Димин дом, куда хочется приходить. Вот я там, мне постоянно хочется туда приходить, потому что ощущение, что он там.

Синдеева: Сколько она еще будет?

Брусникина: Она закроется 17 ноября.

Синдеева: До дня рождения.

Брусникина: Это будет, да, закрытие фестиваля и закрытие выставки одновременно. Это нужно туда идти. Но вот про улыбку, я вдруг на этой выставке поняла, что там очень хорошо и очень радостно. И больше того, я смотрю на фотографии, которые Ксюша использовала, и вижу, что я там всегда улыбаюсь. То есть пока вот мы жили, я все время улыбалась. Удивительно, вот такой человек.

Синдеева: Я вернусь к «Мастерской» немножко, потому что наши зрители, конечно, очень хорошо знают «Мастерскую Брусникина», потому что в свое время они пошли на адский эксперимент, ну и мы тоже.

Брусникина: Да-да, с вербатимом связанный.

Синдеева: Когда был вербатим про Дождь, и тогда ребята просто прожили у нас несколько месяцев, и когда каждый из них стал родным. И я до сих пор, когда прихожу на спектакль вот этого курса, ну каждый просто родной, ты вспоминаешь какие-то эпизоды, которые были. Поэтому для зрителей знакомы, и у нас часто бывают так или иначе и актеры студии, мы рассказываем и про спектакли, и про премьеры, поэтому для зрителей, я очень надеюсь, ребята хорошо знакомы. Но я все-таки вернусь, вот вы сказали, мы просто гребем вперед, и очень активно. Но вот понятно, что все равно Дмитрий был для ребят не просто руководителем, он, конечно, был вот этим, не знаю, отцом, сердцем, мыслью, еще чем-то, вокруг него это все крутилось.

Брусникина: Он воспитал коллектив, скажу так. Дима так существовал, что вокруг него всегда было очень много учеников, вокруг нас всегда было очень много учеников, которые выпускались, которые оставались при нас. И он воспитал, конечно, очень много соратников, вот этим своим отношением к людям, к желанию давать людям высказываться, самостоятельно состаиваться. И вот это команда, то есть осталась команда, это замечательные люди. Это Юра Квятковский, режиссер, это артист-режиссер Алексей Розин, это артист, режиссер и педагог Сергей Щедрин, который сейчас вместе со мной взял на себя курс, то есть поток «Мастерская Брусникина», в которой студенты. И «Мастерская», о которой вы все говорите, и которую успели полюбить, там такие люди, как Леша Мартынов, который стал замечательным, вдруг рванул, режиссером, сделал сейчас потрясающую самостоятельную работу, вот на «Винзаводе» они выпустили замечательную, страшную, как это называлось, сейчас вспомню, автора прекрасного. Там Настя Великородная, там Сережа Карабань, это все люди, которые тоже уже… Сережа выпустил уже два спектакля, один с Игорем Титовым, по Галичу.

Синдеева: Да, они все просто, раскрылись все самостоятельно.

Брусникина: Да, они все работают самостоятельно. И в общем премьеры этого сезона это в театре «Практика» я с «Мастерской» выпустила «Человек из Подольска Сережа очень тупой», правда, реально, это такой хит, год играем…

Синдеева: Это очень крутой спектакль, попадающий просто в нерв времени.

Брусникина: Это «Мастерская», да. Ребята сами сделали о Галиче «Право на отдых», в музее Вознесенского. У меня плохо с названиями.

Синдеева: Ничего страшного, я тоже не все названия помню, хотя я почти все видела.

Брусникина: Алиса Кретова выпустила спектакль, моноспектакль.

Синдеева: Сейчас «Норма» выходит с Диденко, там же тоже много, как я понимаю…

Брусникина: «Норма» выходит, но это идея вообще была «Мастерской», с Диденко сделать «Норму», просто дальше проблема в том, как найти большое пространство, и как найти деньги. Была идея делать, они же независимая команда, у них же нет какого-то, была идея делать у Светы Доли, которая сделала «Ай Фак» с Богомоловым, продолжать сделать историю сорокинскую там же в «Сити», но потом, когда Костя получил театр, он сказал, давайте делать это в театре. Большое спасибо ему за это, потому что у них у них как раз этот «Дворец на Яузе».

Синдеева: Вы видели уже прогон?

Брусникина: Нет, я сегодня пойду. И это, конечно, удивительно, когда вот такие происходят соединения с двух сторон, и что это имеет место быть, и что это состаивается, эта идея, потому что такие мощные проекты. Потом они выпустили «Зарницу» в этом сезоне, Юра Квятковский, то что в ЦИМе играется. Они выпустили уже «Занос», это тоже Юра Квятковский, «Мастерская» в центре «Практика» премьера.

Синдеева: Это уже потом все было, да?

Брусникина: Это вот еще этот год, год без Димы. И в театре «Практика» мы семь премьер выпустили, это же не только «Мастерская», это выпустили и «кудряши», то есть Гриши Добрынкина команда, резиденты наши, «рыжаковцы» выпустили, резиденты новые, которых Дима привел, выпустила Марфа Горвиц там спектакль новый, еще с Димой.

Синдеева: То есть вам удалось подслушать от Мездрича, что там Дима напланировал в «Практике».

Брусникина: Ну, планы-то я знала, конечно. Так и шли мы по планам Диминым, но уже, кроме его планов, уже у нас и фестиваль, и лаборатория постдраматургии.

Синдеева: Расскажите еще немножко про фестиваль, какие спектакли привозятся, что будет. Вот на что обратить внимание, потому что, понятно, на все не успеть.

Брусникина: Смотрите, с Димой же действительно связано то, вот про, что вы говорите про вербатим, с которым вы лично столкнулись, то есть это методология как бы вглядывания в людей, и в темы, и в любовь к людям, интерес к людям. Это методология документального театра, в частности, вербатим, она была ему очень важна, близка, и он этим много занимался, так воспитывал студентов. Несколько спектаклей «Это тоже я», и на следующем курсе это «Трассиб», поэтому возникла идея сделать фестиваль именно документальным. Мы привозим бельгийскую историю, которая играться будет на «Винзаводе», приходите, это очень интересно, она называется «Все драконы», и там еще какое-то слово.

Синдеева: А программа же есть где-то?

Брусникина: Есть она, просто надо заходить на «Брусфест», там вся программа. «Возможности дракона» называется. Потом мы привозим финский спектакль «Смерть на работе», это спектакль финский, но делали его Александровский с Ксюшей Перетрухиной, Александровский прекрасный человек, работающий в документальном театре. Юра Квятковский делает премьеру прямо во время фестиваля, премьера спектакля совместно с эстонским театром Vaba Laba про вот эту пограничную ситуацию, Нарва, Эстония-Россия. И это прямо премьера будет на фестивале. Потом мы привозим Михаила Патласова, спектакль «Пыль» из Новосибирска, который сейчас, кстати, на «Маске» тоже. Потом мы привозим еще Казань «Свидетели», потом мы привозим вообще из Хабаровска ребят, «Бонни и Клайд», вот эта история жуткая, когда ребята отстреливались, это совсем по документам сделанная история. И мы играем здесь в Москве все спектакли, связанные с Брусникиным и с «Мастерской» документальные, и все спектакли «Практики», это московская программа, там очень много документальных спектаклей. Так что большая программа.

Синдеева: Как бы найти время на все вообще.

Брусникина: Просто, пожалуйста, есть программа, она выложена в «Брусфесте», там можно смотреть, приходите. Это просто, спасибо вам, все совпало.

Синдеева: Мы прямо постараемся успеть все это сделать. У Димы была такая практика, что если ты хочешь что-то сделать, пожалуйста, иди сам, найди себе режиссера, или найди себе деньги, или найди себе композитора и так далее. И как-то, я так понимаю, ребята действительно научились это делать, и это адски круто. Мне кажется, это вообще какой-то уникальный, единственный такой пример, то что, может быть, я знаю, в России. И я так понимаю, что это сейчас и продолжается, то есть ребята, почему еще много таких примеров, что они сами во многом берут на себя эту инициативу.

Брусникина: Да, это так. И это, конечно, огромное счастье. Опять-таки говорю, вот эта история Леши Мартынова, когда он собрал всю «Мастерскую», их там 15 человек, и у них не было никакой поддержки, то есть непонятно, откуда брать деньги и как это делать, но был «Винзавод», который их туда пустил. И в какой-то момент, я помню, как я ему говорю: «Леш, ты понимаешь, вот нет денег, а можно сделать спектакль без всего, просто не отказывайся, возьми и сделай». И все потом, и прекрасная Даша Вернер, которая на себя это все взвалила, и что-то «Мастерская» помогла, но это реально очень крутая история получилась, вот как бы человек взял и сделал. И не он один, вот там они такие.

Синдеева: В связи с этим у меня вопрос. В том числе, опять же, в том разговоре с Димой, да и не только, я с очень многими режиссерами театральными об этом говорю. Особенно этот случился дискурс, конечно, после того, как случилось дело «Седьмой студии», после того, как того, как было очень эмоциональное, помните, письмо Вани Вырыпаева о том, что надо отказаться от любого сотрудничества с государством и так далее. И тогда вот, в этом разговоре, Дима сказал: «Нет, я считаю, так не надо, надо быть в диалоге».

Брусникина: Конечно.

Синдеева: И это очень важно, и почему мы должны от этого отказываться, мы такое же государство, это наши деньги. То есть позиция понятна, но она…

Брусникина: Да, это так. У него вообще это было важным, он всегда искал диалог, он никогда не…

Синдеева: А вот вы, Марина, скажите, вы так же считаете?

Брусникина: Абсолютно. Я вообще считаю, что это самое трудное, но это самое главное. Притом это же не только на уровне государства и человека, это же даже если просто взять нашу художественную среду, даже театральную среду, ведь так много людей, которые зациклены только на себе, на своем творчестве и нежелании слышать или принимать другого человека. Я знаю, можно по пальцам пересчитать людей, режиссеров, которые ходят, смотрят работы других не просто с тем, чтобы увидеть плохое, а которые пытаются видеть хорошее. Это очень мало таких людей, понимаете. Это даже на уровне просто, мы все интеллигентные люди.

Синдеева: И я знаю, и вы знаете этих режиссеров, которые очень ревнивы, которые даже если сходят, потом злятся.

Брусникина: Конечно. А что тогда говорить вообще про другие связи, если мы даже друг с другом с трудом находим этот диалог. А выхода нет, его надо находить. Вот надо, мне кажется. Пока это возможно, надо.

Синдеева: То есть, когда вы получали президентский грант, и «Практика», и «брусникинцы» радовались?

Брусникина: Конечно, мы же искали возможность. Нам нужно сделать дело, нам нужно сделать этот фестиваль. Понятно, что кто-то нам помог из наших друзей-спонсоров, у нас там есть спонсоры. Но дальше все равно, ты не можешь это потянуть.

Синдеева: То есть невозможно? Я все время, меня мучает все время вопрос, возможно ли обойтись без государственной поддержки? Или это очень сложно?

Брусникина: А зачем?

Синдеева: Вот Дима так же сказал, зачем.

Брусникина: Если есть возможность. Я бесконечно благодарна Департаменту культуры, вот просто бесконечно благодарна, что я пришла на беседу и на разговор, и мне сказали «да». И я очень благодарна за это. И также президентский грант, мы и не думали даже, совершенно замечательные есть люди, которые сказали, а подавайтесь на президентский грант. Мы подали, и нам дали.

Синдеева: Класс.

Брусникина: И главное, от этого же не страдает, так сказать, от этого дело делается. Это радостно, когда государство помогает.

Синдеева: Вы следите сейчас за делом Серебренникова, которое опять вдруг реанимировалось?

Брусникина: Ну конечно. Да, я не понимаю, что происходит, одно могу сказать. Я не знаю, что тут сказать. Я не знаю, что происходит, вот так скажу. Я понимаю, что наверное, происходит какая-то очень мощная борьба всех за всех и за все, и мнений, и пониманий, как должно быть. Наверное, из-за этого все это происходит.

Синдеева: Вы работали и с Олегом Ефремовым, и с Олегом Павловичем Табаковым. А вы продолжаете в МХТ работать сейчас?

Брусникина: Да, я там помощник художественного руководителя, при Сергее Васильевиче Женоваче.

Синдеева: А вот можете немножко рассказать, вообще чем отличается МХАТ и МХТ, вот этих разных худруков?

Брусникина: Знаете, вообще у меня отношение к Московскому художественному театру и к школе-студии такое же, что это было сделано какими-то таким уникальными людьми, очень много лет назад, это редкие люди, как Станиславский, как Шекспир, личности, энергии которых хватает пробивать века. И вот у меня абсолютное всегда было ощущение, что это непотопляемые какие-то вещи, что бы не происходило, там какой-то самосохраняющийся, самозащищающийся организм все равно каким-то образом будет существовать и застаиваться. А Дима тоже очень интересно говорил про Московский художественный театр, он говорил, ты понимаешь, это такое место, что вот что будет в стране, то будет в этом театре. И он так точно это определил, потому что всегда все очень совпадало со временем. Когда был Олег Николаевич, понятно, что он был просто по сути своей невероятный демократ и невероятный такой очень философ, глубокий художник и очень содержательный человек, исследователь театра, и он занимался этим очень серьезно. Но при этом такие демократические принципы, взаимоотношения с тем, что происходит в стране, это совпало все с перестройкой. Сначала разделился МХАТ, а потом разделилась страна, это же все тоже какие-то вещи не случайные. То есть он так улавливал это время, эти тенденции, и в то же время он всегда умел договариваться с властью, даже в очень сложные времена, когда «Современник» организовывали, все равно, они же существовали. Непонятно, как, вопреки чему.

Синдеева: Да, это вот те самые примеры как раз, как вот они умели этот диалог построить.

Брусникина: И для него невероятно важно было, для Ефремова, то, что происходит за окном, но потом пришел Олег Павлович, и Олег Павлович как раз пришел в то время, когда все очень изменилось в стране и везде. И вот это началось, просто какое-то, не могу назвать это буржуазным временем, наверное, это не буржуазное, но какое-то такое очень…

Синдеева: Ну, во многом оно было буржуазным, можно так сказать.

Брусникина: Свобода совершенно уже есть, нам казалось, что все, вот оно.

Синдеева: Деньги есть.

Брусникина: Деньги есть, и можно за хорошие деньги иметь хорошую жизнь, такое было время. И Олег Павлович со своим отношением таким, прекрасного совершенно купца и менеджера, когда действительно там говорят сейчас о МХАТе, что это действительно такой МХАТ супермаркет, в котором можно было достать все, что хочешь, получить в этом театре. Но это был его подход, конечно, что должно быть все самое лучшее, все разное, разные художники, разные спектакли, и абсолютно разные направления, разные тенденции, у него не было одного какого-то вектора. Хотя сам он, может, что-то и любил конкретно, но давал возможность реализовываться всему, что там модно и интересно на тот момент. Он совсем был другой, Олег Павлович. Сейчас пришел Сергей Васильевич…

Синдеева: Но Олег Николаевич же тоже давал возможность разным режиссерам творить.

Брусникина: Конечно, спасибо, что вы про это сказали.

Синдеева: Это же все-таки актерское руководство.

Брусникина: Нет, на самом деле нет. Спасибо, что вы про это сказали, потому что есть как бы некий штамп, что Олег Николаевич, вот такой вот был психологический театр и все.

Синдеева: Нет, оттуда выросли столько.

Брусникина: Нет, а при нем кто, извините, кто работал во МХАТе? Работал Додин, работал Эфрос, работал Васильев, работал Гинкас, это все при Олеге Николаевиче. Почему это забыли?

Синдеева: Да, почему-то вспоминают, как Олег Павлович, который дал всем цветам расцвести.

Брусникина: Да, это все было при Олеге Николаевиче, и он забирал, к себе под крыло забирал художников, которым было трудно, того же самого Эфроса. Понятно, нет такого разделения, но конечно, все равно по ощущению это были разные театры, Олег Николаевич и Олег Павлович. Я-то бесконечно благодарна и тому, и другому за все, что происходило в моей судьбе. Сейчас пришел Сергей Васильевич, время другое, все как-то опять закрылось, и хочется уйти в себя. И Сергей Васильевич имеет очень четкую модель своего театра, то, что он любит, во что он верит.

Синдеева: Какая она?

Брусникина: Ну, есть же СТИ, и это очень доказательно, то, что он как бы сделал там. Другое дело, что кому-то может нравиться, кому-то не нравиться, но это абсолютно гармоничная история. Начиная от «Двора», «Буфета», спектаклей, которые там идут, это очень качественный театр. Но это как бы свой театр. И сейчас такое время. То, что это будет театр, даст бог, чтобы все было нормально, что это будет театр все равно другой, но качественный, я в это верю, потому что как бы есть доказательства. Это не просто человек пришел ниоткуда, и мы знать не знаем, кто это такой.

Синдеева: Какие премьеры готовятся?

Брусникина: Премьеры ― то, что вышло нового. Во-первых, выходили еще те премьеры, которые были запланированы еще до прихода Сергея Васильевича. Это «Человек из рыбы», Бутусов, это Крымов с «Сережей». Надо сказать, что Сергей Васильевич все это выпустил, он не перекрыл ничего. Больше того, он не уволил ни одного артиста, да, он очень внимательно приглядывается к труппе, что меня совершенно подкупает. То есть человек не рубит, конечно, шашкой совсем, и даже если ему что-то не нравится, он не снимает спектакли, он их не закрывает, да. Он как бы так, естественным путем так все будет происходить.

Синдеева: У меня уже на протяжении нескольких лет стойкое такое прямо чувство, что если жизнь где-то и бьется, то это в театре. Вот как-то так получается, что и огромное количество за эти несколько лет появилось ярких режиссеров, и как раз все эти молодые труппы. Вернее, как? Они уже не молодые. Знаете, мы всё говорим: «Они молодые, молодые».

Брусникина: Ну да.

Синдеева: Уже те же брусникинцы ― уже там следующие на пятки наступают.

Брусникина: Да, да. Это все быстро очень.

Синдеева: Но так или иначе там чувствуется, там все время есть нерв, там все время какие-то премьеры, огромное количество фестивалей. Как вы думаете, почему это? Вот казалось бы, да, и время другое, да, оно совсем не способствующее к свободному творчеству.

Брусникина: Понимаете, ну да. Но театр вообще замечательное место, просто замечательное, потому что если это понимает государство и вообще, да, все люди понимают, что это очень важное место, то это правильно. Потому что там может происходить много хорошего. Во-первых, это место коммуникации людей, да. Это место, где можно разговаривать, это место, где можно договариваться, это место, где можно думать о себе, о судьбе, о стране, о мире, да, и заниматься анализом. Это очень…

Это прекрасное место, и то, что оно сейчас так активно существует, да, это прекрасно, это значит, что какая-то такая идет жизнь, анализ очень мощный в обществе идет, раз такое количество всего.

Синдеева: Молодое поколение артистов. Вы же очень много пропустили через себя студентов, да?

Брусникина: Да.

Синдеева: За много лет. Какая молодежь? Она отличается от, не знаю, той, которая была двадцать лет назад?

Брусникина: Наверно. Я никогда так бы не ответила раньше, потому что все время, когда я преподаю, преподаю очень давно, мне не казалось, что они прямо так сильно отличаются, если с ними правильно общаешься, да. Но все-таки какой-то опыт накопился, и сейчас я могу сказать, что, конечно, по мне, так это поколение, которое немножко другое. Какое другое? Оно вообще…

Им довольно трудно управлять с точки зрения диктата, это вообще невозможно. Я, собственно, никогда этого особо и не делала, иногда, конечно, ты просто понимаешь, существуют какие-то способы воздействия на людей. Вот эти совсем этого не терпят, вообще. Это, конечно, другое поколение выросло.

Синдеева: Да? Вот так.

Брусникина: Они личности, да, они личности, они независимы, они совсем не терпят давления. Вообще. Они будут терпеть, но ты враг, они тебя не будут принимать, если с ними вот так работать, как бы диктатурой какой-то. Они очень открытые. И авторитетов нет. Авторитетов нет. Вот это я очень заметила у этого поколения.

Синдеева: А это хорошо или плохо, интересно, кстати.

Брусникина: Смотря как с ними выстраивать коммуникацию. Да, если обижаться, то, конечно, плохо. А если понимать, что надо да, нет, но ты должен завоевывать этот авторитет каким-то образом, тогда нормально все.

Синдеева: Вот сейчас, когда были московские протесты, наверняка вы тоже это все наблюдали.

Брусникина: Да, конечно.

Синдеева: В какой-то момент актерская среда просто объединилась, да, на фоне того, что Устинов, один из цеха, попал в эту совершенно несправедливую ситуацию, люди вдруг, которые всегда говорили: «Мы вообще где-то, политика ― это далеко, мы будем высказываться своим мастерством или своим ремеслом». И вдруг они не выдержали и вышли, да.

И это, конечно, было удивительно, да. С одной стороны, это было очень приятно наблюдать, с другой стороны, у них у многих сейчас разочарование, потому что да, Устинова отпустили, но дело не закрыто, становится еще хуже, еще больше людей арестовывают и так далее. И есть такая растерянность ― а что делать, да? Наверняка внутри ваших, и брусникинцев, и ваших студентов наверняка это обсуждалось, наверняка вы про это думали. Вообще они спрашивают у вас, условно, разрешения, идти на митинг или не идти?

Брусникина: Смотрите, да, это тоже такое…

Синдеева: Это же еще и риски в том числе.

Брусникина: Да. И в этом смысле ты хочешь их оградить, с одной стороны, как женщина, как наседка, как мать, ты хочешь их оградить от этих рисков. Но я реально, я еду на работу и вижу, как у памятника стоят, значит, мои студенты, это студенты курса Жени Писарева, третий курс, с плакатами, значит, в защиту Устинова, а я еду, мне сейчас с ними встречаться, да.

И в тот момент, когда я к ним прихожу, и все твои вот эти… А они тебе говорят: «Давайте запишем ― студенты ― в поддержку Устинова», и я понимаю, что если я сейчас скажу: «Нет, ребята, давайте, поберегите себя, это опасно», да, то о чем мы тогда вообще их воспитываем? Вот о чем мы с ними разговариваем?

Синдеева: Ну да. И где тогда документальный театр?

Брусникина: Просто нет, о чем, о чем тогда мы с ними говорим о справедливости, о милосердии, да, обо всем тогда что? Потому что это-то уже был случай предельный в том смысле, что там все видели. Это все видели, что там человек ничего не сделал, да. И ты, конечно, да, записываешь с ними это обращение, потому что иначе ты потеряешь вообще право учить и как-то заниматься с людьми.

Что касается мастерской Брусникина, да, то пытаешься, все равно пытаешься. Лично я пытаюсь сдерживать какие-то такие порывы, потому что за них боишься, да. Конечно, боишься. Но никуда же не деть их чувство справедливости.

Синдеева: Это как за детей своих.

Брусникина: Конечно. Боишься, страшно.

Синдеева: Но ты же не можешь не отпустить, да?

Брусникина: Да, но вообще очень как-то хочется, чтобы торжествовало какое-то милосердие и чтобы не было всего этого кошмара.

Синдеева: Да. Очень хотелось бы, чтобы что-то поменялось, потому что иногда от бессилия хочется просто кричать, и ты вообще не знаешь, что делать.

Брусникина: Ну да, но тут такая ситуация. Ведь мне кажется, что государство тоже как бы не очень понимает, как сдерживать это все, и кажется, что…

Синдеева: Вот они, может быть, не понимают это новое как раз поколение, которое вообще другое.

Брусникина: Ну да. Кажется, что диктатурой, таким жестким методом можно все это удержать и законсервировать, навести порядок. Это же какая-то в этом смысле тоже есть своя логика железная. Но да, так мир устроен.

Синдеева: Театр «Практика» ― маленький театр. И у меня все время был такой вопрос, еще когда только-только он был создан, я думаю: «Господи, как можно на такой маленькой сцене ставить спектакли?».

Брусникина: Да нет, как относиться к пространству к этому. Я, например, вообще в принципе очень люблю такие пространства, когда зритель рядом, мне кажется, что это совершенно замечательно для театра, да, крупный план. Я люблю маленькие пространства. Большой разницы между тем, как существовать в маленьком пространстве и в большом, я не вижу. В маленьком больше возможностей для меня, абсолютно реально, для того театра, в который я верю, да, в смысле искренности, в смысле ни подачи какой-то, ни звука, ни процессов, всего, что с тобой происходит. Как в кино, крупный план, да. И в этом смысле я просто фанат маленьких пространств.

Вот я все время говорю: «Мы театр маленький, но амбиции у нас большие». И в этом смысле мы маленький театр, но можно обходиться, да, экраном и двумя стульчиками, а можно сделать «Занос» с Полиной Бахтиной, с Юрой Квятковским, где такие потрясающие, да, возможности в этом маленьком пространстве использованы, и так это мощно, интересно и разнопланово, и никому не мешает это маленькое пространство.

Маленькое пространство мешает только зарабатывать деньги для театра, да, в этом смысле очень хочется еще какого-то пространства хотя бы мест на шестьсот, потому что это совершенно другая экономика для существования театра, а для творчества конечно нет.  Гораздо больше возможностей для экспериментов. Не надо заботиться о том, чтобы заинтересовать тысячи зрителей, всегда можно найти людей, которым этот продукт интересен, если это маленькое пространство.  Поэтому я фанат маленьких пространств.

Синдеева: Кого из последних, не знаю, режиссеров, если мы не говорим про конгломерат брусникинцев, да, кто на вас произвел впечатление? На что вы обратили внимание? Что из последних премьер, может быть?

Брусникина: Слушайте, мне всегда очень интересно все, что делает Бутусов, потому что мне кажется, что это всегда… Я знаю, как это мучительно, но я понимаю, что это всегда вглубь, да. Я из тех фанатов, которые в Питер ездили смотреть его спектакли. Мне очень нравится все, что делает Крымов. Больше того, спектакль «Бесприданница», там бывает по-разному, что-то больше, что-то меньше, но вот, например, спектакль «Бесприданница», который просто меня скосил. И туда же «Му-Му», и туда же «Сережа», да, и туда же сейчас «Годунов». Просто мне кажется, что это очень серьезный художник, невероятно современный, со своим совершенно… Со своей этой поляной, да, которую он сделал.

Вот эти два имени я прямо назову как людей, которые мне бесконечно интересны, все, что они делают. Есть еще, конечно, просто вот я сейчас остановлюсь на этих людях, да.

Синдеева: А балет любите?

Брусникина: Слушайте, я обожаю оперу. Балет я тоже очень люблю, особенно когда они там тык-тык-тык ― стучат…

Синдеева: Пуантиками?

Брусникина: Я все время говорю, что главнейшим из искусств для нас является искусство мизансцены. Для этого надо ходить в балет и смотреть, как там кордебалет перемещается. Я шучу, но балет люблю, но очень люблю оперу.

Синдеева: Вы где-то в интервью сказали: «Вообще мне иногда так хочется перестать быть режиссером, бросить все и сказать: „Зовите меня, я просто буду играть“». И вы продолжаете еще играть?

Брусникина: Нет, ну как, на самом деле я сразу забыла про это. Видите, это просто такой момент, видимо, был, потому что на самом деле я, наоборот, все время ловлю себя на мысли, что я даже вообще… Играть в смысле, что мне это проще. Мне кажется, что это проще.

Синдеева: Не знаю, я хотела у вас узнать. Это проще?

Брусникина: На самом деле я забыла просто моментально, как только судьба поменялась, я вообще никогда не вспоминала, не страдала, я никуда не просилась.

Синдеева: То есть режиссером быть…

Брусникина: Сложнее. Ответственности больше. Актер ты…

Синдеева: Но хочется бросить-то иногда?

Брусникина: Бросить? Да я вообще как-то… Я и режиссером особо быть не хотела, да, меня как-то так ведет, ведет поток какой-то, где надо, там и разливается. Актерская профессия просто в этом смысле гораздо безответственнее, ты не отвечаешь там за себя.

Синдеева: Но при этом она очень зависимая. Я помню, у меня, по-моему, Полина Кутепова была, мы что-то с ней заговорили про актерство. Она говорит: «Потому что это адски зависимая профессия. Ты все время ждешь, да, тебя позовут, не позовут».

Брусникина: Я не согласна с этим, не согласна. Это главная моя тема, что неважно, актер ты или не актер. Мне кажется, что очень много зависит от тебя. И принято считать, что это зависимая профессия, но от тебя зависит, каким ты будешь интересным человеком, личностью, ты очень много можешь сам предлагать, думать, делать и заинтересовывать собой, твои коммуникативные свойства. Все это.

Синдеева: Это, видимо, потому что у вас такое было все создано. Не во всех театрах такая…

Брусникина: Почему создано, почему?

Синдеева: Не знаю, я уточняю.

Брусникина: Это не так, я не могу сказать, что моя актерская судьба складывалась прямо так просто и легко. Просто я знаю на примере своей судьбы, что я могла бы… У меня были, скажем, потери из-за моей некоммуникабельности. Вот если бы я раньше это поняла по жизни, да, что самое главное в обществе ― это коммуникативные свойства и умение общаться с людьми. Это же я такой интроверт, человек, которого жизнь заставляет быть экстравертом, но я, конечно, интроверт.

Синдеева: Как можно быть актрисой-интровертом? Я вообще не понимаю.

Брусникина: Можно быть, и очень много актеров-интровертов.

Синдеева: Да?

Брусникина: Конечно. То есть нет, какая ты личность, и какое ты займешь место в обществе, и как ты построишь свою жизнь, во многом зависит от тебя, неважно, актер ты или не актер. Меняй профессию, если тебя что-то не устраивает, не упирайся лбом в стену. Это мои такие прямо установки по жизни.

Синдеева: Да? В «Круге чтения», правильно я?

Брусникина: Да-да-да.

Синдеева: Это же много лет существует уже этот проект.

Брусникина: Да, существует очень…

Синдеева: Сколько лет?

Брусникина: Слушайте, это…

Синдеева: А можете немножко рассказать про него?

Брусникина: Могу, потому что на самом деле, знаете, когда сейчас я читаю аннотации, я прекрасно отношусь к тому, что во МХАТе имени Горького тоже стали делать такие сейчас поэтические вечера.

Синдеева: Это у Эдуарда Боякова.

Брусникина: Да. Прекрасно, я счастлива, что это все там оживает и продолжается, но когда ты читаешь аннотацию типа «мы возвращаем поэзию в театр, это эксклюзивный проект»… Мы это делаем двадцать лет, блин, уже. Как же так писать? Наверно, это маркетинговые ходы, понятно все, можно понять. У них чуть-чуть по-другому делается.

Но это началось все очень давно, вообще это 1998 год, когда, да, я собрала народ и решила делать вечера современной поэзии, современной прозы и вообще понять, что происходит. Это была… Меня это осенило, это просто осенило. И с тех пор…

Синдеева: И вот с тех пор.

Брусникина: Просто раз в месяц, не знаю, раз в два месяца. Современная проза, современная поэзия. На протяжении этих двадцати лет выросло такое количество зрителей, да, уже поколение выросло, те, кто были школьниками, сейчас уже…

Синдеева: А вот вы сами уже коснулись МХАТа Эдуарда Боякова и Захара Прилепина теперь. Вы туда хотите сходить посмотреть?

Брусникина: Слушайте, мне реально некогда. Я на самом деле первым делом, как я пришла в «Практику», первое, у нас там есть передача, называется «Практика театра», радиопередача на канале «Культура», которую я веду. И первый гость, кого я позвала, я позвала Эдуарда Боякова, потому что на самом деле я отношусь с невероятным уважением к тому, что он сделал, да. И то, как человек организовал этот театр, вообще он очень талантливый, конечно, менеджер.

Синдеева: От этого-то и страшнее становится.

Брусникина: И эти принципы, которые заложены в той же самой «Практике», что это театр современного текста, да, и какие-то проекты, которые они там делали, это очень здорово. Вообще он в этом смысле огромный молодец. Конечно, первый, кого я позвала разговаривать. Что будет в театре Горького, посмотрим.

Синдеева: А о чем вы с ним говорили?

Брусникина: Тогда, в этой передаче?

Синдеева: Да.

Брусникина: Вот про театр «Практика».

Синдеева: И что, вы не говорили с ним про?..

Брусникина: Нет, он говорил про его какие-то вот эти убеждения.

Синдеева: Да.

Брусникина: Да, про… Но опять же таки понимаете, все же имеют право на свои убеждения, они разные, конечно. Да, у него такое. Что будет конкретно с театром Горького ― мне кажется, надо дать какое-то время и посмотреть.

Синдеева: Уже год прошел.

Брусникина: Потому что энергии у него много. Надо лет пять, я думаю, если все будет нормально.

Синдеева: Подождите, в «Практике» вы совсем недавно, и мы видим, как все развивается.

Брусникина: Это сложное пространство, это очень сложно.

Синдеева: Пойдете во МХАТ или не пойдете?

Брусникина: В смысле в Горького ― что-то делать?

Синдеева: Пойти, нет, посмотреть.

Брусникина: А, сходить посмотреть. Ну что, я пошла, посмотрела, да. Мне было интересно. У меня ходит народ, мои брусникинцы молодцы.

Синдеева: Что говорят?

Брусникина: Алеша Розин ходит и смотрит все, да. Не конкретно про что-то, я просто помню, на чем-то он был, еще при Дорониной, я так удивилась, что вот эти молодые крутые люди, он ходил, посмотрел спектакль, сказал, что Доронина ― великая артистка. Мне было невероятно радостно это слышать. Он говорит: «Да, понятно, что там висят какие-то непонятные кулисы, но она-то прекрасна». И это очень важно.

Я знаю, что Кирилл Семенович своих студентов всегда тоже посылал, они ходили и в этот театр, потому что он считал, что нужно смотреть разное, видеть разное. Это очень сложный театр, то, что получил Бояков, ― это очень сложная история. Но у него много энергии, посмотрим.

Синдеева: Верите.

Брусникина: Посмотрим. Какая-то жизнь, видите, там началась уже. Как это оценивать? Посмотрим уже, да.

Синдеева: Все правильно, как и Дима говорил, так и вы, что важно быть в диалоге, даже когда совершенно разные позиции.

Брусникина: Да. Позиции разные.

Синдеева: Хотя хочется иногда прямо по башке дать, извините.

Брусникина: Хочется, не то слово.

Синдеева: Вообще.

Брусникина: Иногда хочется, но не имеем права. Надо слушать.

Синдеева: У меня была в гостях Марина Брусникина, руководитель театра «Практика», актриса, режиссер, жена Дмитрия Брусникина, о котором мы сегодня много говорили. В программу мы вставим кусочки обязательно, потому что я очень хочу напомнить наш этот разговор с Димой. Мы вас всех приглашаем, да, на Brusfest.

Брусникина: Да, на фестиваль Brusfest.

Синдеева: Мы прямо в воскресенье должны выдать программу, чтобы успеть.

Брусникина: Спасибо!

Синдеева: Я сейчас побегу записывать, вообще на какие спектакли надо пойти.

Брусникина: Спасибо большое.

Синдеева: Марина, это подарок от нашего партнера, компании DeLonghi.

Брусникина: Оп-па!

Синдеева: Это очень красивые бокалы.

Брусникина: Красота!

Синдеева: Они не нагреваются, они очень такие уютные.

Брусникина: Это очень красиво. Спасибо, еще и подарок получила. Ну вообще!

Синдеева: Да, и с большим удовольствием.

Брусникина: Спасибо. Я очень благодарна, что вы меня позвали, мне было с вами безумно интересно беседовать.

Синдеева: Спасибо вам тоже.

Брусникина: Спасибо. Красота-то какая! О!

Синдеева: Да, они шикарные вообще.

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.