Павел Брюн, режиссер, хореограф и постановщик в новом выпуске программы «Как все начиналось» рассказывает о своем первом знакомстве и начале работы с основателем Cirque du Soleil, Ги Лалиберте.
Первое шоу, которое вы поставили в Лас-Вегасе, была Alegría?
Нет, Mystère.
Mystère. Расскажите, пожалуйста, какие прогнозы были, какой был результат после премьеры и что сказали два визионера?
Уф, это отдельный разговор. Мы работали над этим шоу достаточно долго. Я для этого приехал в Москву, потому что над очень большим сегментом этого номера я работал в цирке у Юрия Владимировича Никулина, который очень нас поддержал. Я собрал для этого восемнадцать русских артистов, это была первая большая инвазия, скажем так, инъекция русского цирка в Cirque du Soleil.
А что за номер был?
Это был воздушный полет, не очень удачный, очень большой, но об этом можно отдельно говорить, артисты были мной подготовлены лихо, многие из них до сих пор работают там в других шоу и так далее, хотя лет-то прошло уже адское количество, стыдно сказать.
Вы приехали в Москву и здесь репетировали?
Да, я их собрал, репетировали на Цветном бульваре, и потом в сентябре 1993 года я их увез в Монреаль для слияния с теми, кто работал параллельно в Монреале. И затем месяца за три до премьеры мы переехали в Лас-Вегас, чтобы репетировать уже в специально построенном для нас театре. Это был, конечно, прорыв, на сегодняшний день тоже это очень хороший театр, это очень хороший микс традиционной сцены и греческого амфитеатра, который имеет очень много степеней лабильности, вы видели, он поднимается, опускается, какой-то он человеческий очень.
И когда мы репетировали в Москве и Монреале, нам было сказано: «Ваше шоу будет продолжаться 90 минут без антракта». Хорошо, мы репетируем, делаем номера, делаем сегменты. К моменту переезда в Лас-Вегас мы устроили просмотр всего того, что у нас было, и увидели, что у нас часа на три материала обалденного, и мы почувствовали, что мы взяли бога за бороду, что мы вообще Д'Артаньяны, что лучше всех у нас всё, и поехали на белом коне в Лас-Вегас.
Приехали мы туда, вышли на сцену построенного для нас театра и поняли, что из этих трех часов того, что мы наковыряли, что нам так нравилось в студии, может, минут двадцать еще на что-то годится, а остальное не годится вообще никуда, потому что в создании такого рода спектаклей и проектов мы не учли, не было опыта, это первый шаг был. Мы не учли, что сцена, специально для тебя, казалось бы, построенная, ― это живое существо. Она вступает с тобой в диалог или не вступает, она тебе противоречит или не противоречит. И где-то ты находишь сцепку, а где-то ты ее теряешь вообще. Где-то она тебе говорит: «Пошел ты к черту!» или спрашивает: «А почему ты мне недодал?». Это живой организм. И мы поняли, что, ребята, надо все начинать сначала.
Сколько времени до премьеры оставалось?
Месяца два. А происходит дальше следующее: музыканты живые, свет живой, акробаты живые, все работают по 26 часов в сутки, никто не спит. Я очень хорошо помню, я в ту пору носил длинные-длинные волосы с хвостом почти до самой спины. Я приезжал в апартамент к себе, принимал душ, ложился спать, ставил будильник, чтобы ехать на работу, и просыпался, у меня волосы были еще мокрые. Полтора часа сна ― это выходной день.
Ничего. И мы собираем первый прогон, на который приходит Стив Винн со всеми миньонами, подручными.
Со свитой.
Со свитой. Посмотрите фильм «Казино» с Робертом Де Ниро, все там про них. Вот эти ребята. И мы показываем им прогон спектакля, который через два дня должен выйти на сцену и длиться 90 минут. Мы показываем прогон, который идет два часа сорок минут. Примерно на час десять дольше, чем нужно. И по ходу дела Стив Винн, ― он сидел прямо передо мной, я сидел сзади, он сидел рядом с Ги Лалиберте, ― начинает орать. Я могу использовать английский?
Да, конечно.
Да? «This is a fucking german opera! It will gonna die in my town! And I’ll gonna kill you!». Когда такой человек говорит: «I’ll gonna kill you!», ты понимаешь, что это не совсем фигура речи, понимаете?
Да!
Дырка в пустыне представляется тебе как вполне реальная перспектива. Тем не менее я люблю очень Стива, я его очень ценю, потому что мы потом много работали вместе дальше. Надо отдать должное Ги. Он говорит: «Стив, не мешай, дай ребятам закончить прогон, а потом мы поговорим». После этого ребята доигрывают прогон, все в дауне полнейшем, и мы удаляемся в конференц-зал, где происходит разговор, где начинает говорить Ги Лалиберте, молодой, на два года меня младше, необразованный, как я сказал, но очень сильный, целеустремленный, целостный человек.
Он говорит: «Стив, то, что ты сейчас брешешь, ― это не твое мнение. Ты просто испугался своих дружков. Я тебе говорю, что через полгода это шоу будет лучшим в Лас-Вегасе и ты будешь меня просить, чтобы я сделал еще и еще».
Неслыханная наглость!
Мы сидим, вот так вот вжавшись в стулья, думаем, когда уже начнется стрельба вот эта, пленка, бейсбольные биты пойдут в ход. Нет, ничего не пошло.
Мы ужались, мы сыграли премьеру. И, перескакивая через очень много событий разного рода, я могу сказать, что Ги был действительно прав. Не через полгода, а почти через год шоу Mystère получило титул «Лучшее новое шоу», а потом на протяжении, по-моему, восьми или десяти лет мы всегда признавались лучшим шоу в Лас-Вегасе, даже уже в дни, когда был открыт спектакль «О», вам известный.
Не бойся быть свободным. Оформи донейт.
