Если посмотреть на историю Китая, то нельзя не заметить явную цикличность событий — рост могущества очередной императорской династии, потом спад, междоусобицы, и затем все заново. На каком промежутке находится держава товарища Си — достигла ли она верхней точки своего развития?

Андрей Виноградов. Цикличность в истории Китая, разумеется, присутствует, хотя она, на мой взгляд, и немного преувеличена. К тому же концепция цикличности сужает поле для анализа, сводя все причины кризисов собственно к фазе спада очередного цикла. Тогда как они в каждом случае еще и имеют конкретное наполнение.

Если же пытаться применить эту концепцию к сегодняшнему дню, то Китай в настоящий момент по-прежнему находится в «фазе подъема». Проблемы имеются, но нынешнему китайскому руководству пока удается их решать. Как во внутренней политике, так и вовне. Несмотря на серьезное давление со стороны США и уже явно обозначившееся недовольство во многих странах политикой Пекина.

Когда Китай столкнется с непреодолимыми препятствиями и проблемами? Сегодня сказать сложно. В прошлом расцвет и ослабление различных империй происходили сравнительно медленно. Нынче все международные процессы (и не только — социальные, другие) значительно ускорились. Поэтому прогнозирование в сегодняшнем мире — вещь неблагодарная. Особенно в глобальном масштабе..

Подъем Китая всегда сопровождался ростом внешней экспансии, но она редко выходила за пределы современной КНР. Получается, Китай давно достиг своих территориальных пределов?

Виноградов. Для сегодняшнего Китая целью является сохранение единства страны, сохранение того, что уже было приобретено за прошедшие века. При этом сохранение земель, о которых идет речь, в составе Китая сопряжено с некоторыми трудностями (особенно это касается СУАР и Тибета, думаю, что встанет вопрос и по поводу Внутренней Монголии). О внешней экспансии можно говорить лишь в применении к Южно-Китайскому морю и Тайваню, возвращение которого «в лоно родины» продолжает оставаться принципиальной целью Пекина. Это что касается территорий. Что же касается экспансии в смысле расширения своего влияния, то она продолжается и наращивается всеми возможными способами. В том числе и с помощью продвижения концепции «Один пояс — один путь» и концепции «Единой судьбы человечества».

В эпоху династии Тан сфера влияния Китая достигала берегов Каспийского моря. До последнего времени ничего подобного больше не случалось, ведь в пресловутом противостоянии между «драконом и медведем» в XVIII-XIX веках Китай проиграл России. Можно ли говорить, что попытка реванша происходит в наши дни? Существуют ли в китайском обществе, политикуме некие «фантомные боли» по поводу утраченной гегемонии в Центральной Азии?

Виноградов. Давайте не путать сферу влияния и так называемые утраченные территории. Утраченные территории — это то, о чем говорил в свое врем Мао Цзэдун — 1,5 млн км, которые царская Россия якобы отобрала у Китая в XIX веке. В них входят Сахалин, Владивосток (Хайшэньвэй), Байкал, Тува, земли к северу от Амура. По этому поводу Дэн Сяопин в свое время на встрече с Горбачевым предложил «открыть новую страницу» (начать с чистого листа — МЗ). Правда, предварительно перечислив все обиды, которая Россия в свое время нанесла Китаю. В процессе «нормализации» отношений за счет односторонних по сути уступок со стороны Горбачева и потом России, уже при Путине, вопрос о границе удалось вроде бы решить. Но он, тем не менее, продолжает оставаться в подвешенном состоянии — в китайской исторической науке (и в школьных и вузовских учебниках) эти территории продолжают обозначаться как «утраченные».

Территориальное размежевание на западном участке бывшей границы СССР и КНР также происходило в 1990-е годы за счет существенных уступок территории Китаю со стороны стран Центральной Азии. Дальнейшее расширение территории на этих участках в задачи Пекина на данном этапе не входит (я уже говорил выше, что им хватает проблем в СУАР).

В любом случае, о гегемонии Китая в Центральной Азии в прошлом можно говорить только с большой натяжкой. А вот сегодня они (страны ЦА — МЗ) объективно включаются в сферу влияния Китая, выходя из-под влияния России.

Можно ли утверждать, что для китайского руководства постсоветская Центральная Азия является естественным продолжением западных территорий (Синьцзян-Уйгурского автономного района) в дальнейших планах по расширению своего присутствия, или это все-таки две разные сущности для Пекина? В чем их различие и в чем сходство для КНР?

Виноградов. СУАР сегодня рассматривается Пекином как неотъемлемая часть Китая, и ее надо развивать, успокаивать любыми методами и ни в коем случае не допустить, чтобы она вышла из-под контроля. Центральная Азия — это внешние территории. Их тоже желательно контролировать и подчинять себе экономически. Но контроль над которыми не является критическим. Они скорее важны для обеспечения путей в Европу в рамках ОПОП.

Как вы в целом оцениваете внешнюю политику Китая по отношению к странам Центральной Азии в последние годы? Пытается ли Китай усиливать свои позиции?

Данияр Ашимбаев. Позиции Китая в регионе достаточно сильны, так как практически все страны региона втянуты в проект «Один пояс — один путь», то есть вовлечены в развитие логистических каналов, связывающих Китай с различными странами Европы и Азии. Кроме того, Китай достаточно много инвестировал и приобрел крупных месторождений, как нефтегазовых, так и металлургических, когда была возможность. Кроме того, китайская легкая пищевая промышленность более чем представлена на внутреннем рынке. Если мыслить логически, то понятно, что без китайского производства регионы сами себя обеспечить уже не могут. Китай, благодаря дешевой рабочей силе и массовому производству, занял очень важное место в экономике всех центрально-азиатских республик.

Опять-таки, если говорить о Казахстане, то на Каспии Китай прошел на крупнейшие нефтегазовые месторождения. И в этом плане экономическое присутствие Китая ощущается и в корпоративном секторе, и в сфере потребительской экономики. Также заметно, что у Китая немало проектов в сфере образования. Китай вкладывается в развитие Института Конфуция в вузах в регионах. Немало студентов из Центральной Азии учатся в институтах Китая.

При этом военно-политическое сотрудничество с Китаем осуществляется в рамках ШОС и не так бросается в глаза. То есть Китай, не делая громких заявлений и притязаний на лидерство в регионе, с каждым годом все больше и больше врастает в Центральную Азию.

Существует ли в КНР единая внешнеполитическая доктрина по отношению к Центральной Азии (которая может рассматриваться как инструмент в противостоянии с Россией-США-Индией), которой подчиняются, в том числе, и экономические интересы? Или все же на первом месте по важности стоят бизнес-проекты?

Виноградов. Внешняя политика в Китае, в отличие от России, направляется из единого центра. И осуществляется под руководством КПК. Ей подчинены и экономические интересы — никаких отдельных бизнес-проектов быть не может. Не забудем, что все ведущие бизнесмены — прежде всего члены партии. Вот Джек Ма недавно тоже вступил.

Адиль Каукенов. Нет, такой доктрины нет, в том смысле, что обязательно надо противостоять кому-то. Для Китая важны и геополитические интересы, и экономические. Имеется в виду, что нет чистой идеологии. Если даже сравнивать с Советским Союзом, который был готов просто дотировать какие-то режимы просто потому, что они потом провозглашали бы коммунизм. У Китая нет такой идеологии, соответственно, у них должна быть какая-то экономическая составляющая. То есть это не может быть так, что кого-то будут дотировать просто так, потому что есть какие-то геополитические соображения. Все это устарело еще в ХХ веке.

Чем отличается политика Пекина в Центральной Азии от той, что он проводит, например, в странах Африки?

Алексей Винокуров. Политика Пекина в Африке за последние годы претерпела некоторые изменения. Еще при Мао Цзэдуне Китай предпринимал попытки войти в так называемую Черную Африку, где существовали всяческие национально-освободительные движения. Как известно, еще Советский Союз вкачивал в Африку большие средства, поддерживал местные компартии либо партии с социалистической ориентацией.

После того, как Мао поссорился с Хрущевым, и отношения между СССР и КНР испортились, Китай пытался влиять на африканские страны, но у него не было достаточно средств. Так что ни в политическом смысле, ни в любом другом конкуренцию СССР он составить не мог. Довольно быстро китайцы отказались от этой идеи, поскольку в Китае своих проблем хватало — там произошла культурная революция, сказывались последствия Большого скачка, словом, в XX веке им было не до Африки.

В 90-е Китай наращивал свою экономическую мощь, и в начале XXI века китайцы возвратились на африканский континент уже в сильной позиции. В отличие от Советского Союза, который входил в Африку в первую очередь с коммунистической идеологией, для китайцев главным оказалась экономика. Такой подход естественен для китайцев.

Центральная Азия — это несколько другая история. Для начала, это ближайшие соседи КНР. Народы Центральной Азии — казахи, узбеки, таджики, туркмены и так далее — традиционно проживают и на территории Китайской Народной Республики. Сами китайцы их считают шаошу миньцзу, то есть малыми народностями КНР. Другая особенность заключается в том, что значительная часть территорий современных центральноазиатских государств когда-то принадлежала китайцам. Монгольские ханы, которые завоевали половину Евразии, одновременно являлись китайскими императорами. Поэтому китайцы считают, что если при монгольской династии Юань эти земли принадлежали им, то они могут принадлежать им и сейчас.

Это, конечно, не озвучивается так буквально дипломатами, но в народе это ощущение живет. То есть Китай смотрит на центральноазиатские страны как на младших братьев и сателлитов. Но помощь этим младшим братьям со стороны КНР, мягко говоря, далеко не бескорыстна. Тут также речь идет о выгоде — экономической и политической. Центральноазиатский регион — это стратегически важное для китайцев место. С точки зрения китайцев, могут возникнуть обстоятельства, при которых центральноазиатские страны захотят примкнуть к Китаю и сделаться его частью, чего совершенно не может быть со странами Африки, хотя бы из-за географической удаленности.

Как вы оцениваете проекты, связанные с возрождением Великого шелкового пути, их перспективы?

Виноградов. Как попытку создания альтернативного США геоэкономического региона, завязанного на Китай и обслуживающего экономические и политические интересы Китая. У ЭПШП еще много побочных задач (в частности, обеспечение выхода СУАР на внешние рынки и обеспечение таким образом его ускоренного развития). Но главное — это геоэкономика.

Винокуров. Это грандиозный комплекс проектов, который включает в себя не только железные и обычные дороги, трубопроводы, движение судов и самолетов, но и вообще коренную перестройку экономической ситуации в регионе. По мысли китайцев, Китай в результате реализации этих проектов должен стать абсолютным гегемоном в Азии. Больше того, новый Шелковый путь не просто пройдет через Центральную Азию до Европы, он в принципе может охватить полмира. Ближайшая практическая задача — расширить рынки сбыта, интенсифицировать торговлю, так как для Китая это до сих пор самая понятная и эффективная форма получения денег. Девиз проекта: «Один пояс — один путь». Предполагается, что этот пояс будет объединять вокруг китайских интересов все народы, через которые пройдет.

Проект гигантский и очень важный для китайцев. Смогут ли они реализовать его в полной мере? Это будет зависеть и от тех стран, которые в него вовлекутся. У них есть свои интересы, своя политическая воля, чему-то они будут сопротивляться, что-то не примут. Полагать, что Китай, опираясь на свою экономическую мощь и политическое влияние, сможет делать в регионе буквально что захочет — не совсем верно. Другое дело, что китайцы обладают большим терпением и могут упорно и последовательно продвигать свои проекты десятилетиями, а понадобится — и столетиями, у них несколько другое восприятие истории. В этом смысле противостоять им довольно трудно.

Новая ситуация, связанная с пандемией, вносит серьезные коррективы в планы КНР. Влияет на них и политическая ситуация. Минувшие четыре года, пока в США у власти был [Дональд] Трамп, оказались тяжелыми для Китая. Сейчас президентом США стал [Джо] Байден, но позиция Америки по отношению к Китаю по-прежнему неясна. Многим американцам понравилось, что китайцы в некотором смысле «получили по рукам», что дало возможность увеличить количество рабочих мест в самой Америке. Такая политика воспринимается многими как экономически правильная.

Китайцы являются инициаторами проекта «Один пояс — один путь», но они не готовы финансировать его целиком сами — это необозримые деньги. И хотя нам кажется, что Китай — это гигантский, выходящий на первое место в мире экономический монстр, но вокруг него множество стран, у которых свои интересы, так что такой глобальный проект осуществить будет очень непросто.

Какое место уготовано в этих планах странам Центральной Азии? Для КНР это лишь территория транзита, ресурсная база или все же у них тут более серьезные, глубинные интересы?

Виноградов. Центральная Азия — и территория транзита, и ресурсная база, и часть глобального противостояния с США. Вернее, часть общего плана по возрождению великой китайской нации...

Винокуров. Вопрос торговли, транзита и ресурсов для китайцев как раз и есть серьезный и глубинный. Китайцы в этом смысле марксисты и придерживаются тезиса о том, что экономика — это базис, на котором можно возвести любую надстройку. Конечно, большое внимание китайцами уделяется культуре — в первую очередь, своей — но финансовая выгода всегда стоит на первом месте. Если говорить о Великом шелковом пути, у Китая, конечно, есть интересы в Центральной Азии — экономические, политические и любые другие. В китайском случае можно сказать, что политика обслуживает экономику. Но вообще любая область, в которой можно продвинуться и получить выгоду, интересует китайцев.

Ашимбаев. В плане логистики и развития инфраструктуры для региона эти китайские планы — плюс, но с другой стороны нужно понимать, что запущенные программы диверсификации экономики в рамках той же Евразийской интеграции нацелены на развитие собственных производств. Понятное дело, что логистическое сотрудничество с Китаем в определенной степени противоречит этой политике, потому что Китай в первую очередь заинтересован в продвижении своих товаров. И совершенно очевидно, что многие производства вплоть до выхода на рентабельность по отношению к китайским товарам являются не очень конкурентоспособными. Вот здесь есть определенное противоречие.

Тем более, есть такая проблема как контрабанда, поток контрабанды идет через Хоргос в Казахстане, через Кыргызстан, и все это в свое время вызывало немало споров в рамках ЕАЭС. Проблемы есть, но все же вовлеченность в эти проекты дает определенную прибавку к экономическому росту и стимулирует процесс создания рабочих мест. В данном случае заинтересованность такая есть, и, понятное дело, даже логистика китайских товаров дает достаточно существенную подпорку для экономики.

Существует ли между Россией и Китаем на уровне руководства стран какое-то разграничение сфер влияния в Центральной Азии? Если нет, то чем чревато отсутствие такой договоренности?

Виноградов. На словах стороны подчеркивают, что уважают интересы друг друга. На деле существует серьезная конкуренция и противостояние интересов. При этом любые попытки договориться о каком-то разграничении сфер влияния или, например, о сопряжении ЭПШП с ЕАЭС — это сохранение хорошей мины при плохой игре. Мы могли бы жестче отстаивать свои позиции, но это касается российской внешней политики в целом — в ней отсутствует общая стратегия, понимание стратегических целей и долгосрочных интересов.

Винокуров. Определенного договора о сферах влияния, вероятнее всего, нет. Такую договоренность китайцы восприняли бы как ущемление своих интересов. Отсутствие такой договоренности чревато тем, что Китай, используя различные методы, начинает доминировать в регионе и в скором времени сможет занять не просто лидирующую позицию, но позицию абсолютного господства. У России в настоящий момент нет возможности поделить регион так, чтобы было выгодно обеим странам. Кроме того, нужно учитывать и волю самих стран Центральной Азии. Это же суверенные государства, и делить их между сверхдержавами по принципу «это будет твое, а это — мое» в наше время вряд ли возможно. Во всяком случае, публично.

Я полагаю, что Центральная Азия, в общем, более подвержена китайскому влиянию, поскольку у Китая есть огромные экономические возможности. Китай финансирует, инвестирует, предоставляет кредиты, одновременно «подцепляя» ими страны на крючок. Например, создается некое предприятие, оборудование для него приобретается на средства, полученные в кредит у китайцев, таким образом, деньги возвращаются в Китай. Для работы на этом предприятии приезжают китайские специалисты, вплоть до рабочих — их тоже оплачивают из китайских кредитов, которые все равно надо будет отдавать. В итоге китайцы инвестируют в первую очередь в самих себя, а странам-получателям прибыль достается по остаточному принципу. Кроме того, есть проблема несколько высокомерного отношения китайцев к тем, кого они считают младшими братьями. Это нередко приводит к конфликтам с местным населением.

Ашимбаев. У России с Китаем отношения достаточно своеобразные, Россия считает Китай своим союзником, а Китай потихоньку становится более сильным партнером для стран Центральной Азии, нежели Россия. Но все же антикитайская политика со стороны Москвы не очень приветствуется, потому что у России не так много союзников осталось. Поэтому определенное соперничество между странами все-такие есть, но не ярко выраженное.

В целом, если говорить на примере Казахстана, то здесь вполне спокойно уживаются и российские, и китайские, и американские интересы. А казахстанское руководство многовекторно учитывает интересы всех и, делая реверансы в строну КНР, тут же уравновешивает их реверансами в сторону Москвы и Вашингтона. Поэтому серьезного поля для соперничества на данный момент в регионе нет, потенциально об этом, конечно, можно говорить, но, в принципе, как и о любом другом регионе.

Каукенов. У Китая и у России сейчас очень высокий уровень взаимоотношений. Как сами китайцы очень часто говорят, практически никогда не было настолько высокого доверительного уровня между этими двумя странами. Более того, если посмотрим недавнее выступление Путина, например, то он не исключил возможности создания военного союза с Китаем. Это не означает, что они завтра побегут создавать военный союз. Но Путин не исключил, что такое вероятно.

Понятно, что для России Центральная Азия — это зона жизненно важных интересов. Но Китай также сосед Центральной Азии, у него здесь также есть проекты и он, соответственно, в них участвует. И, естественно, разрешения Москвы и прочего ему не надо. Он сам на двусторонней основе устанавливает связи и по ним работает. Взять в пример Казахстан — спрашивает ли он разрешения устанавливать ему контакты с Китаем, или нет, в Москве? Ну, нет, не спрашивает.

Я понимаю, что вопросы исходят из того, что некоторые авторы любят писать «Россия берет на себя военно-политическую содержащую, а Китай берет на себя экономическую часть Центральной Азии». Это бред, такого нет на самом деле. Почему? Потому что у Китая есть свое понимание военно-политической сферы, сферы безопасности, экономики, но и у России есть свое понимание. Нет такого, что у России нет каких-то экономических интересов. Они есть и они, честно говоря, значительно больше, чем китайские. Сопоставимо больше влияние российское в Центральной Азии, чем китайское.

Что Россия может противопоставить китайскому влиянию в Центральной Азии? А другие игроки — США, Евросоюз с НАТО или Турция?

Виноградов. Только собственное влияние. Проведение целостной, грамотно продуманной политики. Возможно, при использовании других игроков — но только там, где наши интересы совпадают.

Винокуров. На мой взгляд, позиции России в регионе ослабевают с каждым годом. Сейчас вырастает поколение, которое, если не хочет быть трудовыми мигрантами, других связей с Россией не предполагает. Таким образом, трудовая миграция — основное связующее звено между Россией и Центральной Азией. Другое звено — обмен и продажа природных ресурсов, но тут у России есть сильные конкуренты, тот же Китай, например.

Турцию Центральная Азия вне всякого сомнения интересует. Война в Нагорном Карабахе показала, что Турция готова входить в нужный ей регион, не обращая внимания на интересы России, просто ставя ее перед фактом. Центральная Азия преимущественно тюркский регион, к Турции здесь относятся лояльно, я думаю, что турецкое влияние будет развиваться настолько, насколько им хватит финансов и дипломатии.

США при Трампе поменяли свою тактику и не желают больше быть мировым жандармом и в обязательном порядке присутствовать везде. Но вряд ли Америка откажется от влияния в ЦА — регион ей интересен в первую очередь в политическом смысле, ведь рядом такие горячие территории, как Афганистан и Иран. Если администрация [нового президента] Байдена посчитает необходимым, то США будет продолжать активно играть на этом поле.

У ЕС и НАТО есть экономические, культурные и военные интересы в Центральной Азии, но сложно сказать, с какой интенсивностью и в каком направлении будет вестись здесь дальнейшая политика этих мощных объединений — коронавирус вносит коррективы во все области человеческой жизни. Скорее, речь пойдет не о ЕС и НАТО целиком, а о каких-то конкретных странах, исторически более расположенных к контактам с Центральной Азией.

Каукенов. Речи о том, что Россия утрачивает позиции в регионе, даже идти не может. Опять же, в ненаучной литературе, а-ля «Комсомольская правда» такой дискурс очень любят — слезами российских СМИ поплакать на тему того, какие они слабые и несчастные. Но на самом деле влияние России на постсоветском пространстве в большинстве стран является доминирующим, за исключением Грузии, Азербайджана, ну и Украины. По всем остальным странам Россия имеет огромное влияние, особенно, когда речь идет о тех странах, вместе с которыми она входит в Евразийский союз: Казахстан, Кыргызстан, Армения. И если сравнивать влияние других стран, то это несопоставимые уровни.

Если зайти в любой казахстанский магазин или супермаркет и посмотреть, какие на полках лежат товары, то сразу все становится понятно. Зайдите в аптеку, посмотрите, какие стоят товары — вы увидите, что это сплошь и рядом российские товары. Причем, если мы говорим про китайские товары, которые есть в Казахстане, то надо учитывать, что китайские товары поставляются во весь мир, а российские товары только в сферу ее влияния, потому что они не очень конкурентные в мировом масштабе. А китайские товары конкурентные по всему миру, они есть как в Конго, США, Бразилии, Аргентине, Чили — вы везде придете и встретите примерно один и тот же набор китайских товаров. Но такого количества российских товаров, как здесь, вы не встретите нигде.

Сколько вы можете назвать китайских банков в Казахстане, например? А давайте перечислим российские: Сбербанк, Внешэкономбанк… И еще их там куча — и то те, которые работают здесь полноценно. При этом в Казахстане есть всего один китайский банк, который не работает полноценно, а осуществляет всего лишь переводы, и он сосредоточен не на переводах для частных лиц, а для юридических. Это очень небольшой банк, который в рамках Казахстана занимается очень специфичной деятельностью. А Сбербанк занимается здесь всем.

Выйдите, поймайте такси. На чем вы поедете? Вы скорее всего поедете на «Яндекс.Такси». Но разве вы можете назвать хоть один китайский аналог? Или попробуйте заказать еду: вы будете заказывать по Glovo, а это российская франшиза, или по «Яндекс.Еде», и так далее... Все является российской франшизой, что бы вы не взяли, вот любой сектор — это все будет российская франшиза. Поэтому в этих условиях глобального доминирования России, рассказы про то, что Россия здесь теряет позиции, ну, мягко говоря, даже уже не очень смешны.

Китай здесь до сих пор является достаточно экзотическим игроком, несмотря на все рассказы, оттуда и очень много антикитайских настроений, оттуда и у людей нет понимания, что это та страна, которая лежит рядом с нами, к востоку вот, недалеко. При этом нет такого ощущения от России, включаете любой телеканал — это все российские телеканалы. Сколько вы знаете китайских каналов, вещающих в Казахстане? Ни одного. А сколько казахстанских студентов едут ежегодно в Россию на обучение — это первое место, там цифры под 60 тысяч человек. И казахстанские вузы жалуются, что российские вузы как пылесос вытягивают абитуриентов. Причем они не просто так забирают абитуриентов, ведь многие там потом становятся лучшими из лучших, им предоставляют работу, а это скрытая миграция.

Соответственно, в связи с этим не очень понятны жалобы о том, что Россия якобы теряет влияние. Если какие-то российские компании уходят, то они заменяются другими такими же, и казахстанским компаниям очень часто трудно с ними конкурировать. Это не означает, что это прям плохо, но это просто ближайшая страна, чей опыт можно использовать и чьи стандарты выше, чем казахстанские.

Какая из стран ЦА, с вашей точки зрения, наиболее подвержена китайскому влиянию?

Виноградов. Казахстан, Туркмения.

Ашимбаев. Чисто физически, конечно, больше Казахстан подвержен китайскому влиянию, имея достаточно обширную границу и большую ресурсную базу, в которой у китайской экономики есть свой интерес. Понятно, что нефть в большей степени экспортируется через Россию и Каспий, а вот экспорт той же металлургии во многом идет в сторону КНР. И Китай в этом плане даже в условиях замедляющегося экономического роста является одним из крупнейших потребителей казахстанского сырья.

Касательно других стран, понятное дело, есть Узбекистан и Туркмения, где тоже речь идет о ресурсах. Есть достаточно бедные Таджикистан и Кыргызстан, но, чисто физически по объему сотрудничества, Казахстан стоит на первом месте. Но в любом случае китайская продукция практически одинаково представлена во всех странах региона.

Соответствуют ли действительности, по вашему мнению, сообщения западных СМИ о военной базе Китая на территории Таджикистана? Можно ли ожидать появления китайских военных в других частях региона и если да, то в каком случае это может произойти?

Виноградов. Да, в Таджикистане находятся китайские военные на постоянной основе. Проводятся двусторонние маневры. В рамках борьбы с терроризмом и наркотрафиком. Без участия РФ.