«Правила жизни Дзержинского». Журналист Павел Никулин рассказывает об обыске и допросе в ФСБ
Автор: Александр Бородихин
В Москве ранним утром сотрудники ФСБ пришли с обыском в квартиру журналиста Павла Никулина — поводом для визита стало интервью с жителем Калуги, который уехал в Сирию воевать на стороне радикальных исламистов (текст был опубликован журналом The New Times под заголовком «Из Калуги с джихадом», позже издание оштрафовали на 100 тысяч рублей). Обыск проводился в рамках уголовного дела по статье 205.3 УК (прохождение обучения в целях осуществления террористической деятельности), которое, видимо, расследуется в отношении героя публикации. Никулин рассказал «Медиазоне» о неожиданном визите силовиков и последовавшим за ним допросе в ФСБ.
Рано утром я проснулся от стука в дверь комнаты. Я открыл дверь и увидел двух ментов, двух следаков и еще двух понятых. Менты держали руки на кобурах и пальцами большими взводили курки. Сначала сказали, что они тут из-за пропаганды терроризма. В темноте не удалось рассмотреть постановление толком — только проснулся в тот момент.
Я говорю: «Можно я оденусь?». Следаки говорят: «Да». Я закрыл дверь, оделся нормально. Мне говорят — у вас там обыск, все дела. Я позвонил другу, запостил в канал, а после этого возможность выходить на связь была только спорадически.
Они говорят: «Мы приступаем к обыску». Я спрашиваю: «А вы не хотите дождаться адвоката?». Нет, говорят, это ваши проблемы, что адвоката нет. В семь с чем-то уже начали обыскивать, причем довольно неприятно, хотя и без жести — не отдирали плинтусы, ничего такого. Вывалили все на кровать из икеевских коробок, там у меня просто материалы для учебы — а они вываливают все.
Потом у них закончился скотч. Следак сходил за скотчем в «Магнолию» или «Мосхозторг». Потом выяснилось, что они не имеют права изымать технику без айтишника фээсбэшного — они ждали айтишника. Очень долго описывали, очень долго писали — потом пришел адвокат Климов, как-то полегче стало. Хотя пока мне не подтвердили, что Климов был по приглашению «Открытки» («Открытой России» — МЗ), я с ним тоже не общался.
Мне сказали, [статья] 205.3, но я не понял, что это Калуга — я подумал, что это Пенза. Мне же не дают постановление зачитать, они давят на тебя психологически, а потом в какой-то момент они все вышли на расслабон: менты задремали, понятые спали. Причем понятой был киргиз, но с российским паспортом — он вообще, по-моему, ***** [ничего] по-русски не понимает.
Приходили из следственной службы управления ФСБ по Москве по поручению из Калуги. В сопровождении двух полицейских. И два понятых: сначала были какие-то чуваки из подъезда, но они слились, и вот они нашли двух дворников. Один из дворников даже на меня ********* [ругался], что я не туда мусор выбрасываю, не в те контейнеры — у нас контейнер не на пути в метро, и мы выбрасываем в тот, который по пути.
Менты всячески грязно шутили, они ****** [достали] этого чувака несчастного, говорили: твои родственники здесь живут, а где у них регистрация, [поддевали], что ему надо снег чистить, а он не чистит. Второй чувак был тоже россиянин, но из Закарпатья — они его бандерой называли. Понятым, конечно, было глубоко ***** [наплевать] на то, что происходит.
Список изъятого я выложил в канал. Еще хотели изъять листовку с марша 19 января (памяти убитых нацистами адвоката Станислава Маркелова и журналистки Анастасии Бабуровой — МЗ). Мне стало настолько обидно, что я им объяснил, что это такое, что я там делал. Изъяли печать Профсоюза журналистов. Ничего не поясняли.
С мерчем [журнала moloko plus] им было просто — он и так в коробках лежал. Альманахи высыпали довольно бесцеремонно, они потеряли продажный вид.
Соседей осматривали бегло — заглянули, и все. Ничего не переворачивали, но никого не отпускали, и соседка опоздала на работу. Они должны были просто подписи поставить везде, что присутствовали при обыске как «иные лица».
Задавали вопросы про все, про таблетки — причем это менты делали, следак вообще на расслабоне был. «Это что? Это что?». Облапали все тату-инструменты Яны (подруга Никулина работает татуировщицей — МЗ). Задавали какие-то вопросы, типа: «А это что значит?», «Че за татуировка?», «Че такой дерзкий?». А следакам это ***** [вообще] не надо, это дело из Калуги, просто выполняют поручение.
Вся эта клоунада длилась огромное количество времени, а потом меня увезли на тачке в ФСБ — это чуть выше, чем Большой дом на Лубянке, Большой Кисельный, 13/15. Там еще прикольно, что вход по паролю, отпечатку пальца и магнитной карте — для сотрудников шлюз такой, заходишь, и тебя закрывают с обеих сторон. Нас проводили по-другому.
Я прохожу в кабинет следователя на третий этаж, там три портрета Дзержинского висят. Календарь с Дзержинским, правила жизни Дзержинского и что-то еще. Я вот запомнил правила жизни Дзержинского: «Не думай. Думаешь — молчи. Говоришь — не пиши. Пишешь — не подписывай. Подписал — не жалуйся». Рядом стоял сейф, на сейфе очень много нацистских стикеров: WotanJugend, «Азов», Сварожич (вот эта звезда узором) и надпись «Здесь живут русские, и горе тем, кто их обидит». Я могу только предположить, что это по работе — чуваки работают по экстремизму, терроризму и гостайне.
Мы за 15 минут отстрелялись по 51-й [статье Конституции], и дальше мне было велено завести новую симку, связаться с калужским управлением ФСБ и договориться, когда я приду на допрос. Возможно, мне уже на допросе отдадут большую часть вещей, но компы они дольше всего будут отдавать.