Я поменяла четыре семьи

Тысячи людей по всей планете принимают участие в программе Au Pair и едут на чужбину в незнакомую семью, работают нянями, помогают по хозяйству и, по идее, должны становиться почти полноценным членом новой семьи. На деле всё, как правило, оказывается совсем не так. В рамках исследования «Что такое дом?» самиздата и ПИК мы пообщались с девушками, которые сменили не одну семью в Японии, Германии, Дании, Норвегии, Южной Корее, и узнали о сложностях, с которыми они столкнулись. Ссоры, недопонимание, скандалы, угрозы, порно, попытка сбежать от самого себя и своего настоящего дома — куда всё это приводит?

Принимающие семьи обычно называют «хост-семьями», и это распространяется на «хост-маму», «хост-папу», братьев, сестёр и даже бабушек. Что думать о своих первых «хост-родителях», Катя до сих пор до конца не решила.

— Понимаешь, для меня тогда было важнее всего сменить среду на ту, которая меня принимает, и неважно, с кем я там буду жить, — пусть хоть инопланетяне. И мне уже от этого первое время было комфортно. С мая по сентябрь у меня не было никакого Skype, вообще никакой связи с родными, и этому я тоже была очень рада. А эти люди в Норвегии — они не смотрят на то, как я выгляжу, как разговариваю, как одеваюсь. Я пришла как-то раз и сказала: хочу побриться налысо — и в тот же день меня хост-папаша побрил на балконе, ни слова не сказал. У меня дома в Харькове это была бы целая драма.

Катя никогда не красится, носит очень короткую стрижку, на ней почти всегда джинсы и кроссовки, футболка или клетчатая рубашка. Она говорит тихо и немного и кажется стеснительной, не старается привлечь к себе внимание в компании. Уже три года она не проводит дома в Харькове больше пары недель подряд. И познакомились мы с ней тоже за границей — в Финляндии, на встрече активистов Baltic Glory. Днём были лекции и тренинги на антивоенные темы вроде «Как мы должны отреагировать на новости об испытаниях очередного оружия?», а вечером мы поехали на велосипедах посмотреть на соседний городок и море. Меня тогда удивило, насколько уверенно и откровенно Катя рассказывает о своей жизни: все истории переездов, отношения с родителями. Было видно, что она всё это уже не раз обдумывала. Катя говорит, что в детстве у неё не было какого-то конкретного представления об идеальном доме, но свой ей точно не нравился. В конце концов это и заставило её уехать, хотя долго, вплоть до 27 лет, переезд казался чем-то непонятным и даже невозможным.

— Я в детстве часто уходила жить к бабушке и хотела только одного — чтоб меня принимали такой, какая я есть, верили в меня и относились с теплом и любовью. Но всё равно никогда не думала, что уеду. До 27 лет не признавала автостоп и каучсёрфинг, а дом мне, по сути, заменяла работа.

В Харькове Катя работала администратором в сетевом обувном магазине. Перед этим, в 2010 году, она закончила железнодорожную академию в Харькове. Катя хотела поступить на журфак, но семья запретила: родители сказали, что жить с такой профессией будет не на что.

— У меня была авторитарная семья, которая вызывала море страхов, и от страха я всё это делала. В институте плакала весь первый курс. Самая показательная история оттуда: на практике нам сказали раскидывать снег лопатами, а оказалось, что можно просто дать взятку руководителям этой практики, которые в буквальном смысле плевали семечками — сидели в управлении железной дороги и ели семечки, и у них там был музей коньяка и всяких подарков. Диплом я забрала в 2015 году — ни разу не пригодился. Понимаешь, я всё это делала от страха. За рубежом ведь это нормально: люди берут год — и потом только решают, чем дальше заниматься; это только нам нужно срочно в институт, а потом срочно рожать.

В обувном магазине Катя сначала работала продавщицей, потом её повысили до управляющей, и эту работу её семья считала вполне подходящей, тем более что платили там хорошо. 

— Но в остальном мама меня постоянно шпыняла: не так выгляжу, не так одеваюсь, не та ориентация. Я тогда встречалась с девушкой, и она ко мне иногда приходила. Мама это смогла принять только через несколько лет, под угрозой полного разрыва. Я сказала, что мы сейчас разъедемся и больше не будем общаться никогда, и через какое-то время её как подменили: она начала говорить «всё равно родные люди» и сейчас как-то нормально к этому относится. Хотя это отношение чувствуется и в целом в стране. У меня, например, есть знакомая в Киеве, у которой мама после того, как к дочке в гости приходили девушки, полностью мыла дом с хлоркой. 

О программе Au Pair Катя услышала от подруги, которая ездила так в Германию. Почти сразу нашла в Украине агентство, которое помогло оформить документы, и уволилась с работы, потому что поиск семьи и сбор бумаг отнимали много времени. На подготовку ушло почти полгода, и всё это время Катя врала родителям, что ходит на подработки. 

— Мне было 27 лет, и приходилось врать маме вот так, как в детстве. Мне хотелось сбежать не только из страны, но и от своей семьи.

В первой Катиной семье, той самой, где хост-отец побрил её налысо, было двое детей  — мальчики шести и десяти лет. Она сразу почувствовала себя там как дома: хосты полностью принимали её внешний вид — короткие волосы и унисекс-одежду, сексуальную ориентацию. 

— Сначала мне всё нравилось. Ну, кроме шуток про веганство. Они почему-то шутили, что овощи ест только Путин, и им было смешно — не знаю, почему они так шутили. А ещё они рассказали, что до меня у них жили по очереди две филиппинки, и одна прожила аж два года, а вторая сбежала через три месяца, оставив ключ в почтовом ящике. Я подумала тогда: надо же, какая странная девушка. Потом, конечно, поняла, что и сама могла бы так поступить. В общем, период счастья был недолгим. Например, меня скоро попросили не закрывать дверь в мою комнату, чтоб детям было удобней ходить туда-сюда. Меня тогда это очень расстроило.

Когда я туда ехала, у меня был нулевой уровень английского, и мы говорили через гугл-переводчик. По контракту семья должна выделить деньги на языковые курсы, но они сказали, что ничего, с детьми выучишь. А детей они хотели полностью повесить на меня, потому что просто не знали, что с ними делать. Всё время говорили: ты босс, ты босс, ты босс, — на все вопросы. Младший мальчик впадал в истерику, папа его держал и сильно сжимал, а потом укладывал спать — и тот сразу засыпал. А второй мальчик гиперактивный, воровал, врал.

Мать работала по ночам, а отец бухал, и смотрел порно, и постоянно мне предлагал смотреть это порно вместе. У меня такое впечатление сложилось, что из-за этого вторая филиппинка и сбежала. А первая просто что-то такое ему позволяла. Он был рад, когда жены нет дома, рассказывал мне про свои проблемы с женой. Ну и закончилось всё тем, что они меня вызвали на этот разговор, и после разговора меня забрал хороший знакомый, с которым мы подружились уже в Норвегии.

Бо́льшая часть видео — жалобы на семьи, из которых участники уехали раньше времени. Судя по рассказам участников, быть Au Pair вообще сложнее, чем иностранным студентом, который приехал к семье как гость. Самые восторженные отзывы о жизни в иностранной семье оставляют чаще всего те, кто гостил несколько недель или месяцев и не имел никаких обязательств перед своими «хостами». «Да, они стали „своей“ семьёй с первых минут, — рассказывает Ольга Филатова, которая в 2015 году три недели прожила в Южной Корее в семье протестантского пастора. Ему нужно было принять иностранца для практики по заданию церкви, а Ольга была в отпуске. — Каждый день приходила домой, и мне говорили: „С возвращением! Как день прошёл? Если кто-то обижал, скажи брату!“ Я с ними до сих пор общаюсь, и у нас общий чат, и мы переписываемся каждый день. Отец мне очень помог в эмоциональном плане. В Корее пастор — психолог по образованию. У меня было понимание, что у меня есть две семьи». 

Эльви Усманова жила в хост-семьях в Японии, Германии и Дании. Она уверена, что очень многое зависит от того, как себя поставишь в первые дни: иногда и неделю в чужой семье прожить тяжело. И если, например, в первый день согласишься посидеть у стола с едой и с телевизором, потом будет невозможно объяснить, почему ты больше не хочешь этого делать. «После трёх часов сидения мне хочется лезть на стенку, но приговор подписан, так будет и дальше, — рассказывает Эльви. — Через неделю набираюсь наглости и, просидев у стола для приличия полчаса, говорю, что мне надо заняться делом. Мне не верят, начинают переключать каналы, думая что мне просто не нравится фильм. Поэтому, приезжая к кому-то, я стараюсь максимально обособиться сразу. Уже в первый день при первой возможности ухожу в свою комнату, объяснив, что надо работать. Но это и в обратную сторону действует: если вы потом захотите посибаритствовать вместе с хозяевами, вас спросят: а как же работа? Но сложнее всего объяснить, что вы чего-то не едите. Если вы не едите тунца, потому что вы на диете или йога-тичер не велит, это кранты: вас до конца будут уговаривать съесть кусочек. „Это же совсем другой тунец, у вас таких нет!“ или „Ваш йога-тренер просто не хочет готовить“. И если вы съедите из вежливости маленький кусок в первый вечер, то потом ни от чего не сможете отказаться. Байкам, кстати, верят лучше, чем предписаниям диетологов. Поэтому можно рассказать, какая у вас жуткая аллергия и что от рыбы ночами вы бьётесь головой об аквариум».

Эльви рассказывает, что, пока жила у иностранцев, с интересом отмечала все различия. Например, в Дании в декабре её хосты сидели дома без отопления в шерстяных свитерах с оленями, но камин не зажигали, говорили, что им так привычно и комфортно. «Или утром семилетка встаёт и, пока мама-папа ещё раскачиваются, натягивает штаны, надевает утеплённые галоши и идёт, не позавтракав, гулять. Через час родители уже „приготовили“ бутерброд с креветками. Ребёнок вернулся с улицы: одна галоша в руке, нога мокрая, шарфа нет. Поел на скорую руку — и снова к друзьям. Ещё был шок — нет сахарницы на столе, а дети не привыкли ни к сладостям, ни к конфетам. Я раньше думала, что такие семьи — они придуманные, из журналов, а оказывается — обычные семьи. Когда приходишь в гости, чаще всего этого не видишь. Потому что для гостей натопят дом, дадут сахару. А здесь они продолжали жить своей обычной жизнью, и я видела те мелочи, которые не увидеть со стороны».

Наталья из Нижнего Новгорода, которая жила по программе Au Pair по очереди в двух семьях в Германии, добавляет, что хозяева с гостем действительно ведут себя так, как это повелось в первые дни, и можно бесконечно отмечать бытовые различия. Но правила и закономерности работают только в том случае, если семья «нормальная». «В Au Pair всё-таки сложнее, потому что у тебя есть обязанности, и ты не всегда понимаешь, где они заканчиваются. Например, по договору нужно мыть посуду только за детьми, но я мыла за всей семьей, потому что стеснялась отстаивать свои права, тыкать в договор, — вспоминает Наталья. — Но если хост-родители адекватные, ты хотя бы понимаешь их мотивы: они ищут дешёвую домработницу и пытаются на ней ещё больше сэкономить. Например, они обязаны оплатить языковые курсы, но ищут самые дешёвые или пытаются уговорить, что они тебе не нужны. А есть такие, которые просто орут постоянно друг на друга, не следят за детьми. Дети в таких семьях неуправляемые, они врут, перебегают дорогу на красный свет, дерутся, могут наговорить про тебя гадостей. И это логично, что родители ищут какое-то лёгкое решение, в виде Au Pair: они надеются спихнуть детей, поэтому такие истории повторяются раз за разом».

Наталья рассказывает, что, несмотря на натянутые отношения, у всех хостов довольно быстро она начинала чувствовать себя как дома. «Не знаю, это у всех так или только у меня, но я быстро привыкаю к месту, — говорит она. — И особенно к своей комнате. Мои комнаты вообще очень быстро начинают выглядеть одинаково, даже если в них разные обои и мебель. Я раскладываю какие-то свои вещи, и даже если они меняются, они всегда какие-то мои. Например, вешаю на стену открытки, которые мне присылали друзья из других городов. Или просто одежда на стуле, кружка на столе, пара коробок из „Икеи“ с косметикой и расчёсками всякими — они уже создают какое-то ощущение, что я у себя дома. Оно часто пропадало, как только я выходила на улицу, потому что я как будто из своей комнаты, где прожила всю жизнь, выходила сразу в другую страну, с другими светофорами, домами. Но именно из комнат мне всегда было даже жалко уезжать. Эту атмосферу дома, конечно, создают не только вещи, но и знание, что в твою комнату никто не войдёт, что ты в безопасности. Блин, конечно, комната — это не дом, это как растворимый кофе: он как-то воспроизводит форму, но по сути это совсем не то. Дом — это семья. Но если её нет, то приходится как-то справляться. Мне кажется, многие из тех, кто едет на Au Pair не из совсем бедных стран, а из второго мира, — это люди, которые пытаются не столько заработать, сколько найти дом и семью. У самой меня отношения с родственниками никогда не складывались, родители всё время требовали от меня соответствовать тысяче каких-то правил, постоянно были недовольны. И я как-то сама себе не признавалась, что еду искать дом. То есть думала, что поеду заработать денег, и вообще — всё равно я не знаю, чем заняться, а так выучу язык. Но где-то подспудно была такая мысль, в которой я сама себе не признавалась: а вдруг я найду друзей на всю жизнь и останусь. Не знаю, я всё это не хочу формулировать, потому что это очень наивно. Конечно, чужие люди не начнут тебя любить и решать твои психологические проблемы просто потому, что ты к ним приехала. Иметь дом — это везение, а везёт не всем».

О том же в итоге говорила и Катя Шведова; правда, ощущение дома и безопасности появилось у неё только в третьей семье, спустя два года жизни за границей. 

Психолог Елизавета Коломийченко добавляет, что принимающие семьи, как правило, доказывают свою состоятельность агентам, которые отправляют к ним студентов, но приезжающий не застрахован от неприятностей. Внешне семья может выглядеть идеальной, и пока не поживёшь с ними, всего не проверишь. «Здесь важно, есть ли фундамент, заложенный родителями подростка, приехавшего погостить, — говорит Коломийченко. — И я, кстати, против использования терминов „хост-мама“ и „хост-папа“: у всех есть родные родители. Здесь же деловые отношения, и намеренно переходить границы не стоит. Если подросток, который приехал в гости, вырос в благополучной семье, он с лёгкостью отличит норму от ненормальности, и тогда его психика защищена от негативных влияний. Если он сочтёт, что с ним плохо обращаются, то просто пожалуется ответственным лицам». 

— Но многие специально ищут тех, кто не будет жаловаться, — уверена Катя. Хотя сама она в итоге пожаловалась в полицию на следующую семью. 

Только после этого я решилась. И перед уходом даже сказала: я с вами не буду оставаться больше ни на день и рекомендую вам обратиться к врачу. Не знаю, что на меня нашло, я так никогда не делала. И эта женщина ещё не сразу меня отпустила: она, наверное, боялась, что я действительно на неё пожалуюсь, и звонила, пыталась давить, выясняла, где я нахожусь, почему я уехала. Я написала в миграционную службу огромное письмо — и ей запретили участвовать в этой программе и принимать других Au Pair.

Мне помогла найти пристанище на неделю девочка из Украины, пока я не пойму, куда дальше двигаться. Я эту неделю прожила в семье её хостов, которые заставляли нас упаковывать дрова в палеты целыми днями, они эти дрова продавали. Я тогда думала, что лучше буду целыми днями складывать дрова в пригороде Осло, чем возвращаться в Украину. А Маша потом с ними совсем недолго прожила, потому что они быстро начали оставлять её на выходные в этом частном доме в пригороде практически без еды.

В это время я с помощью организаторов Au Pair искала другую хост-семью. И мне помогли найти семью, очень милую: папа — айтишник и музыкант, француз; мама — норвежка. Они жили когда-то в Питере и не хотели, чтобы дети забывали русский язык. Так что мы с детьми говорили на русском, хотя это тоже не очень по программе. Идея ведь в том, что участник приезжает учить язык.

И эта семья была хорошая, мы с ними общаемся до сих пор. Но всё равно я не понимаю: вот они почему-то тоже хотели сэкономить на языковых курсах, предложили мне какую-то урезанную версию, более дешёвую. У них ведь очень большие зарплаты, и эти курсы просто для них ерунда, но всё равно экономят. В этот раз мне уже не хотелось спорить, и я им просто сказала: не нужны мне эти курсы, отдайте деньги в Красный Крест. Но они что-то начали мямлить, что они и так много жертвуют на благотворительность. В общем, так всё это и заглохло. И вообще через какое-то время начинаешь чувствовать, что их просто жаба давит, даже кормить тебя.

У них я жила целый год. И всё было хорошо: они мне дарили подарки на Рождество, мои родители передавали им семена, чтобы сажать цветы, с детьми мы подружились. Но я поняла, что даже с неплохой в целом семьёй довольно сложно. Они нормально общались с детьми, не ругались, но они вот не могут найти свои носки или какие-то вещи, а ты должна всё это знать. Или вот представь, что кто-то тебе рассказывает каждый день, как у него дела внутри семьи, — какой-то чужой совершенно человек. Это скучно и сложно даже слушать, а тут ты это видишь каждый день. Я всё-таки почувствовала себя как дома, но только в своей комнате. Они милые, прекрасные люди, у меня была своя комната-дом. Но в итоге я поняла где-то через полгода, что чужой жизни, чужой рутины слишком много и что мне уже очень хочется отделиться от них».

Клинический психолог Пётр Скрипченко, который двенадцать лет учился и работал во Франции, считает, что в целом такие поездки — полезный опыт, но у людей, которые приезжают в другую страну и тем более в другую семью, психика часто перегружается от новых впечатлений. «Есть такое понятие — „синдром туриста“: чрезмерная нагрузка на психику в связи с резким изменением культурного слоя. А если к тому же человек к этому не готов, если он, например, не до конца отделился от родителей, то у него как минимум начнётся депрессивное состояние. И опасность одинакова в том случае, если семья слишком отстранённая, и, наоборот, если слишком эмоциональная. Я сам учился за рубежом и наблюдал такие связи, когда принимающая семья становилась как бы суррогатом настоящей, выстраивались очень крепкие связи. Но потом-то придётся расставаться — вы ведь даже не родственники. Такая излишняя привязанность, опять же, может возникнуть у людей из семей с гиперопекой, которые не привыкли опираться на свои силы».